Тренировочные часы
Шрифт:
Закрываю двери.
Бросаю грязную одежду в кучу, с которой я разберусь позже.
Наклонившись, роюсь в сумке в поисках чистых боксеров и пижамных штанов, позволяю полотенцу упасть на пол. Оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, смотрит ли она, и с удовлетворением замечаю, что Анабелль уставились на мою задницу.
Скользить к ней в постель, это странным образом захватывающе. Я перекатываюсь к ней поближе, подпирая подбородок рукой. Она делает то же самое.
Улыбаемся.
— Привет.
—
Она выглядит усталой, как будто не спала, поэтому я протягиваю руку и провожу большим пальцем по гладкой коже под ее глазами.
— У тебя усталый вид.
Ее улыбка слегка дрожит.
— Так и есть.
— Как твои дела? На самом деле.
Я знаю, что она скучает по мне, и тяжело восприняла мой отъезд, возможно, тяжелее, чем показывала, всегда представая передо мной с храбрым лицом в наших сообщениях и электронных письмах. Сначала я был благодарен ей за это — ее фальшивая улыбка облегчала отъезд из дома в тот день. Она столкнула меня с крыльца к моей машине, позволив мне свободно подойти к ней, забраться внутрь и фактически запустить двигатель.
Но, по правде говоря, я втайне молился, чтобы он сломалась до того, как я уеду из города. Но этого не произошло. Все шло по плану, и на следующий вечер перед сном я был в Мичигане.
Это утверждение, а не вопрос, и она, кажется, обдумывает его.
— Я... — Она громко выдыхает воздух, на глаза наворачиваются слезы.
Анабелль перекатывается на спину, уставившись в потолок. Берет мою руку и кладет себе на таз, чуть ниже пояса шорт, приподнимая подол свободной футболки.
Естественно, моя рука начинает медленно скользить на север, скользя по теплой коже, о которой я мечтал в течение нескольких дней. Недели.
Даже месяцы.
Я останавливаюсь, когда моя ладонь поднимается вверх.
Мои глаза встречаются с ее слезящимися глазами.
— Анабелль? — неуверенно шепчу я.
Она прикусывает дрожащую нижнюю губу, подбородок дрожит, когда я в шоке убираю руку.
Колеблюсь.
Снова кладу руку ей на живот.
Ее выпуклый животик.
Ее, черт возьми, беременный животик.
— Ты... — Я не могу произнести ни слова.
Вместо ответа она сглатывает, слезы текут по ее прекрасному лицу.
— Анабелль, это...
Мой?
Она кивает.
Я молча откидываюсь назад, не имея ни малейшего понятия, что с собой делать. С моими руками, моим телом, моими мыслями.
Мой.
Твою мать.
Охренеть.
Черт возьми.
Я не собираюсь паниковать, я не собираюсь паниковать, я не собираюсь паниковать.
—
— Шестнадцать недель.
Я чуть не спрыгиваю с кровати.
— Шестнадцать недель!
Потом я встаю, зарываюсь пальцами в волосы, которые, наверное, не мешало бы подстричь, пока Анабелль рыдает на кровати. И вот я уже сам готов разрыдаться.
— Прос... п-прости, — плачет она.
Боже мой.
Она беременна.
Моя квартира. Друзья. Мама, отец, моя семья. Все важное в моей жизни мелькает передо мной в промежутке времени. Занятия. Степень. Магистратура.
Книга для родителей на тумбочке.
Я беру ее, поднимаю со стола, изучаю обложку. «Что ожидать, когда ты...». Я бросаю ее, как будто она в огне, и она падает на пол с глухим стуком.
Сажусь на краю кровати спиной к Анабелль, и слышу ее рыдания, приглушенные звуком крови, приливающей к моему мозгу. Аналитическая часть меня собирает воедино все наши отношения, один быстрый оргазмический тр*х за раз.
Мы не использовали презерватив, потому что она на контрацепции.
Глупо, глупо, глупо.
Несмотря на все это, несчастные звуки, исходящие от Анабелль, притягивают меня к ней. Забравшись под одеяло, я придвигаю ее к себе.
— Тсс, не плачь.
Она слабо кивает, но не останавливается. Не может остановиться.
— Анабелль, — осторожно спрашиваю я, — как давно ты знаешь?
— Несколько недель.
Несколько недель? Господи Иисусе! Она справлялась с этой информацией сама в течение нескольких недель?
Чувство вины поселяется у меня в животе.
— Сколько несколько?
— Не знаю, я боялась отслеживать, — она хрипит свое признание, в горле саднит. — Четыре? Три? Пять?
Собравшись с духом, я провожу рукой по ее бедру, мягко подталкивая ее к спине. Осторожно приподнимаю подол ее рубашки, откинув его назад, чтобы он не мешал мне.
Изучаю ее живот.
Ее кожа все еще гладкая, как атлас, но теперь она начинает натягиваться. Не может быть более очевидным, что она беременна.
— Могу я потрогать?
— Да.
Моя ладонь касается чуть ниже ее пупка, когда она смотрит, затаив дыхание. Я провожу рукой по выпуклости, туда-сюда, пальцы скользят по растущему внутри ребенку.
— Скажи что-нибудь, — шепчет она. – Пожалуйста.
— Не знаю, что и сказать. Я…
Взволнован.
Ошеломлен. Потрясен. Встревожен.
Очарован.
— Потерял дар речи.
— Понимаю. Я тоже. — Она кивает. — Ты ненавидишь меня?
— Нет. — Не знаю, как к этому подойти. — Но я думал, ты на контрацепции.