Третий возраст
Шрифт:
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я, наверно, жутко выгляжу.
Мадемуазель Кора открывает сумочку, вынимает оттуда три купюры по сто франков и протягивает их Жано.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Возьми, Жано. У тебя были расходы.
ЖАН.
Я едва не рассмеялся. Сутенёр, перо, африканские батальоны… Я взял бабки… Она даже не успела зажечь свет, я обнял её, и она тут же забормотала "нет, нет" и ещё "сумасшедший" и всем телом прижалась ко мне. Я её не раздел, так было лучше, я приподнял её и понёс в спальню, ударяясь о стены, бросил на кровать и дважды подряд, без перерыва, овладел ею, но на самом деле не только ею, а всем миром – потому что вот оно, бессилие перед порядком вещей. Я почувствовал
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Тебе хорошо со мной?
ЖАН.
Конечно.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я сделала тебя счастливым?
ЖАН.
Честно говоря, у меня глаза на лоб полезли, потому что это уж чересчур. (мадемуазель Коре)Конечно, мадемуазель Кора. …Она несколько оживилась, и рука её стала меня искать, словно она хотела мне доказать, что она мне нравится, а потом она вся целиком этим занялась, нервно, словно впала в панику, и ей было необходимо насчёт чего-то успокоиться. Я её успокоил. Когда девчонка, не имеющая никакого опыта, хочет себе доказать, что она вам нравится, это всегда волнует, а у мадемуазель Коры уже не было никакого опыта. Она всё делала крайне неуклюже и судорожно, словно надвигалась катастрофа. Мадемуазель Кора прилипла губами к моим губам и снова принялась бормотать "моё обожаемое сокровище", "чудо моё, любовь моя", и это было скорее трогательно и согревало сердце, нынешние девчонки никогда тебе не скажут "обожаемое сокровище" или "чудо моё, любовь моя". Поэзия теперь стала другой. Потом она ещё долго лежала совершенно неподвижно, словно мёртвая, но при этом держала мою руку в своей, чтобы, видимо, быть уверенной, что я не улечу. Тишина стояла такая, что даже шум машин с улицы не нарушал её. Бывают же такие хорошие минуты, когда никто ни о ком не думает и на всем свете царит мир. Я был исчерпан, а это всегда уменьшает тревогу. Недаром говорят о пользе физической нагрузки, о благостном воздействии тяжёлой работы. Мой отец мне говорил: "Если ты каждый день вкалываешь восемь часов в шахте..." Профессия шахтёра – это не просто так... Она встала, чтобы пойти в ванную комнату. Я протянул руку, чтобы зажечь свет.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Нет, нет, не зажигай...
ЖАН.
Я зажёг. Никогда не видел восемнадцатилетнюю девчонку, по которой проехалось время, время – самый беспощадный враг травести. Единственное место, где она допустила промашку, это низ живота. Он был совсем серый. Понадобилось несколько секунд, чтобы я понял, в чём дело: она не покрасила там свои волосики, оставила их седыми, потому что потеряла надежду. Она говорила себе, что, так или иначе, никто их никогда больше не увидит. Я вдруг впал в отчаяние. Захотелось всё бросить и бежать отсюда со всех ног, всё это бессмысленно.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Хочешь чего-нибудь выпить?
ЖАН.
Если у вас есть кока…
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Нету, но обещаю, что в следующий раз будет…
ЖАН.
Я промолчал. Я, конечно, ещё приду к ней. Собственно, нет оснований… Я надеялся, что мы останемся друзьями.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я хотела бы задать тебе один вопрос…
ЖАН.
Задавайте.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я ведь уже совсем не молодая и… Почему я, Жано? Ты можешь иметь любую молодую красивую девушку.
ЖАН.
Я хотел было объясниться, сказать ей, что она ошибается, что то, что было между нами, не имеет к ней ни какого отношения, это что-то гораздо более общее, протест против несправедливости. Но… Я не мог ей объяснить. Нельзя объяснить женщине, которую нежно любишь, что это чувство адресовано не лично ей, что я нежно люблю вообще, так люблю, что готов умереть.
ИНТ. КВАРТИРА ЖАНА УТРО.
Жан один. В своей комнате. Радио сообщает, что все птицы, гнездившиеся на островах, погибли. Жан сидит на своей койке обхватив руками голову. Входит Чак.
ЧАК.
Что случилось, старик?
ЖАН.
Я трахнул мадемуазель Кору этой ночью.
ЧАК.
Ха!
ЖАН.
Да. Я её отжарил.
ЧАК.
Ну хорошо, я не вижу тут никакой проблемы. Если ты её захотел, и она…
ЖАН.
Я её не хотел, черт!
ЧАК.
Значит, ты это сделал ради любви.
ЖАН.
Да, но она решила, что это относится лично к ней.
ЧАК.
(высоко поднял брови и проверил, хорошо ли надеты очки)А-а…
ЖАН.
Да-а! Она не поняла.
ЧАК.
Ты мог ей объяснить.
ЖАН.
Нельзя объяснить женщине, что ты трахал её из любви к человечеству.
ЧАК.
Всегда есть возможность все сказать по-хорошему.
ЖАН.
По-хорошему… Да пошёл ты!.. Я трахнул мадемуазель Кору, но не лично её, а лично несправедливость в её лице.
ЧАК.
Ну переспал ты с ней, ничего страшного, она от этого не умрёт.
ЖАН.
Я не должен был этого делать. Я мог бы придумать что-нибудь другое. Не знаю, но есть же и другие способы проявить симпатию… (пауза)Я влип в отвратительную историю, Чак. Может, мне лучше уехать на некоторое время из Франции, чтобы было чем оправдаться? Я не намерен продолжать, хотя она на это рассчитывает, но и прекратить я тоже не могу, потому что тогда она почувствует себя очень старой. Я сделал это, поддавшись какому-то порыву, вот и всё.
ЧАК.
Вы можете остаться друзьями.
ЖАН.
А как мне ей объяснить? Что я ей скажу? Всё равно она будет считать, что всё дело в её возрасте.
ЧАК.
Ты ей объяснишь, что в твоей жизни была другая женщина, что ты потерял голову от мадемуазель Коры, но прежняя всё узнала, и так жить невозможно. Конечно, она посчитает тебя донжуаном…
ЖАН.
Ты что, смеёшься надо мной?
ЧАК.
Тебе необходимо перевести эту историю из сексуального аспекта в сентиментальный. Ты её навещаешь время от времени, берёшь за руку, глядишь ей в глаза и говоришь: "Мадемуазель Кора, я вас люблю".
ЖАН.
(улыбнулся)Бывают минуты, когда мне хочется разбить тебе морду.
ЧАК.
Да, я знаю, это чувство бессилия.
ЖАН.
Что мне делать?
ЧАК.
Может быть, она сама тебя бросит. А в следующий раз, если на тебя найдёт такое, пройдись по улице и покидай крошки воробьям. Придёт же такое в голову – трахнуть женщину из жалости! Тебе надо было сдержаться. В самом деле, тебе надо было сдержаться.