Третий возраст
Шрифт:
ЖАН.
Почему вы так думаете? Может быть, она это делала просто из добрых чувств.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Тогда каким образом она вдруг сразу после войны открыла шляпный магазин на улице Ла Боэти? На какие деньги?
ЖАН.
Может, он просто отблагодарил её, уже потом.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Ну, меня он, во всяком случае, никак не отблагодарил. Единственное, это когда у меня после Освобождения были неприятности из-за Мориса, он явился в комиссию по чистке, куда меня вызвали, и сказал им: "Не трогайте её. Мадемуазель Кора Ламенэр знала, где я скрывался четыре года, и не выдала меня. Она спасла еврея". Потом опять захохотал как ненормальный и ушёл. Между нами была большая разница в возрасте. Двадцать лет – тогда это было гораздо больше, чем сейчас. Сейчас ему восемьдесят
ЖАН.
Вы и сейчас намного моложе его, мадемуазель Кора.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Нет, сейчас не то, что раньше. Он живёт один. Так и не полюбил никакую другую женщину. А простить меня не может. За то, что я его бросила. Но я если влюбляюсь, то без памяти. Сначала я не знала, что Морис работает на гестапо. Когда любишь человека, ничего о нем не знаешь. Он держал бар, и туда заходили немцы, как в любой другой. Я смотрела только на него, а когда так смотришь, ничего не видишь. В него два раза стреляли, но я думала, что это связано с какими-то делами на чёрном рынке. В сорок третьем я узнала, что он занимается евреями, но тогда это было легальное занятие, как все, так и он. Но даже когда узнала, про месье Соломона ничего не сказала, хотя, говорю же, ради Мориса сделала бы что угодно. Соломону этого не понять. Это каменный человек. Когда любит, жалости не ведает. Знал, что я бедствую, и в отместку назначил пенсию.
ЖАН.
Вы ему написали, что сидите без гроша?
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я? Нет. У меня есть гордость. Он узнал случайно. Я устроилась прислугой в туалет при пивной на улице Пюэш. Зазорной работы не бывает. И всё надеялась, что на меня наткнётся какой-нибудь журналист и напишет: так и так, Кора Ламенэр служит мадам пипи… ну, ты понимаешь… и моё имя опять всплывёт, и это даст мне новый толчок – бывает же! Три года я там проработала, и никто на меня не обратил внимания. И вдруг однажды сижу я при своём блюдечке и вдруг вижу: по лестнице спускается месье Соломон – зашёл по нужде. Прошёл мимо меня не глядя – они все вечно спешат. Я думала – умру. Двадцать пять лет я его не видела, но он совсем не изменился. Поседел, конечно, и бородку завёл, но всё тот же. Бывают такие люди: чем больше стареют, тем больше становятся похожи на себя. Те же черные искрящиеся глаза. Прошёл и не заметил, очень элегантен, шляпа, перчатки, тросточка, прямо принц Уэльский. Я знала, что он отошёл от брючных дел и занялся SOS, настолько он был одинок. Уж как мне хотелось его окликнуть, но у меня есть гордость - я не могла ему простить ту неблагодарность, когда я его спасла от гестапо. Ты представить себе не можешь, каково мне было на него смотреть. Он как был, так и остался царём Соломоном, а я, Кора Ламенэр, стала мадам пипи. Мадам пипи, что тут скажешь. Нет конечно плохой работы не бывает, но у меня было имя, благосклонность публики, так что… Понимаешь?
ЖАН.
Понимаю.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Не передать, что я чувствовала, пока месье Соломон мочился рядом со мной, в кабинке. Чуть не сбежала. Но мне было нечего стыдиться. Я наспех привела себя в порядок. Скажу тебе честно, во мне вдруг вспыхнула надежда. Мне было тогда всего пятьдесят четыре года, и я ещё была хоть куда, а ему как-никак семьдесят четыре. Недурной шанс. Мы могли бы снова жить вместе. Ты ведь меня уже знаешь – я страшно романтична, и сразу загорелась. Всё начать сначала, всё исправить, свить гнёздышко где-нибудь в Ницце. Ну, я, значит, почистила пёрышки. Встала, жду его. И вот он вышел из кабинки, увидел меня и замер – я думала, упадёт. Стоит, судорожно сжимает свою тросточку и перчатки. Смотрит и слова не может сказать. И тут я его добила. Улыбнулась, села и подвинула ему блюдечко с однофранковыми монетками. Вот когда он и вправду пошатнулся. Стал весь серый и как загремит: "Что?! Вы?! Здесь?! Не может быть! Боже правый!" А потом перешёл на шёпот: "Кора? Это вы? Мадам пипи! Я брежу, я брежу!" У него таки подкосились ноги, и он с размаху сел на ступеньку. А я сижу себе, руки на коленках и улыбаюсь. Вот это победа! Он вынул платок и трясущейся рукой утёр лоб. "Нет, – говорю я ему, – нет, месье Соломон, вы ничуть не бредите, совсем даже наоборот". Спокойно так говорю и даже перебираю монетки на блюдечке. А он все бормочет: "Мадам пипи! Вы! Кора Ламенэр!" И вдруг, ты не поверишь, у него по щеке скатилась слеза. Потом он встал, схватил меня за руку и потащил по лестнице наверх. Мы сели за столик в уголок и стали разговаривать. Вернее разговора-то никакого не было: он всё не мог опомниться, а я уже всё сказала. Он выпил воды и пришёл наконец в себя. Быстренько купил мне квартиру, назначил приличную пенсию. А что касается остального…
ЖАН.
(в
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Я заходила к нему пару раз. Он меня приглашал туда, где они принимают звонки. А я тебе скажу, ему самому нужны эти звонки, чтобы было не так одиноко. И меня он так и не забыл, иначе не оставался бы таким непростительным, когда прошло уже тридцать пять лет. Какое злопамятство! Каждый год нарочно присылает мне в день рождения букет цветов.
ЖАН.
Надо же, какой подлец!
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Нет, он не злой. Но слишком жесток к себе. Мы могли бы путешествовать с ним вдвоём. Не понимаю, что он хочет доказать?
Мадемуазель Кора погладила Жана по руке.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Хватит, Жано, не будем же мы целый вечер говорить о Соломоне. Это просто несчастный старый чудак. Он сам мне рассказывал, что часто встаёт ночью, чтобы подойти к телефону. По три – четыре часа каждую ночь выслушивает чужие несчастья. А в это время я, единственная, кто могла бы ему помочь, – на другом конце Парижа. В его возрасте нужна женщина, чтобы за ним ухаживать. Готовить ему вкусные вещи, наводить уют, избавлять его от хлопот. И не какая-нибудь посторонняя, которая его совсем не знает, пора уж ему понять, что в восемьдесят четыре года нет смысла начинать жить с женщиной, которую не знаешь. Уже нет времени узнать друг друга, притереться. Так и умрёт бобылём. Разве это жизнь? Он, кажется, собирает открытки, марки и разные фотографии, даже незнакомых людей. Интересно, мою он сохранил? Когда-то у него их было полным-полно. Он даже вырезал их из газет и журналов и наклеивал в альбом. Теперь, наверно, всё выбросил. Никогда не видела такого злопамятного человека. Хотя, конечно, он меня обожал и поэтому уничтожил всё, что могло напомнить. Знаешь, когда мы с ним виделись последний раз, когда он собирался скрыться и дал мне адрес этого подвала, он всё держал мою руку и мог выговорить только: "Кора, Кора". Я сделала глупость, надо было пойти к нему, но так уж вышло – я встретила Мориса и потеряла голову, такая была безумная страсть.
ЖАН.
Вы действительно слишком жестоки к нему, мадемуазель Кора. Надо уметь прощать.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Но он мучает меня своим молчанием целых тридцать пять лет! Каково?
ЖАН.
Вы сами отчасти виноваты. Он же не знает, что теперь вы полюбили его по-настоящему. Вы ведь ему не сказали.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Нет.
ЖАН.
Так надо ему сказать!
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Он только посмеётся…
ЖАН.
Когда вы первый раз почувствовали, что любите его по-настоящему?
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Точно сказать не могу. Это чувство пришло постепенно, нарастало с каждым годом. Он ведь всё-таки был так щедр ко мне: избавил меня от работы в писсуаре, окружил комфортом, дал жилье и пенсию. Я уже не могла держать на него зла. И постепенно это пришло. Не бешеная страсть, как с Морисом, я сама изменилась, поумнела. Стала чаще думать о нем. Дальше – больше, ну и вот… Ты не поверишь, но я иногда ночами не сплю, всё думаю, как там месье Соломон, такой одинокий на старости лет. Прямо сердце болит. Зачем, спрашивается, это надо? Со мной он был бы счастлив.
ЖАН.
Но он именно этого больше всего и боится! Когда человек счастлив, жизнь становится для него ценной, и тогда ещё страшнее умирать.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
(между прочем)Если я тебя правильно поняла ты связался со мной, потому что я не прибавлю ценности твоей жизни и ты можешь не бояться, верно?
ЖАН.
Приехали… Слишком долго объяснять, мадемуазель Кора.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Сделай милость, объясни.
ЖАН.
Я вас покину, мадемуазель Кора. Я люблю другую женщину.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
(после долгого молчания)Она молодая и красивая, верно?
ЖАН.
Мадемуазель Кора, вы здесь ни при чем, я вас бросаю не из-за вас. И на вас приятно смотреть. Я вас бросаю не из-за вас. Я вас бросаю потому, что нельзя любить двух женщин одновременно, когда любишь только одну.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КОРА.
Кто она?