Тревожное лето
Шрифт:
— Страшен! Страшен черт!.. — Выпучив глаза и сжав кулаки, пошел на Воротникова. — Это вы все... сволочи! Запутали, наобещали три короба. А где ваше восстание? Где? — хрипел он в лицо. — Где, я вас спрашиваю?! Два года хожу по краю пропасти! — Воротников пятился, пока не наткнулся на стул, сел. — Если не хотите попасть им в руки, то сматывайте удочки — и ходу отсюда. Ходу!
Носов преднамеренно сгустил краски. Если не напугать Воротникова, то уйти за кордон он не сможет. А Воротников знает «окна», у него есть люди, которые смогут провести через границу.
— Вы не орите! — таким же приглушенным криком прервал его Воротников. — Паникер... Давайте все по порядку.
Носов рассказал придуманную легенду с обыском.
— И вообще, сдается, за мной давно ведется слежка. Все! Хватит.
Воротников долго сидел в распахнутом халате, поджав босые ноги. Потом достал початую бутылку водки, пошарил в глубине стола, извлек сухой кусок хлеба и колбасу.
— Надеюсь, «павлином» вас еще не сделали?
— Не считайте меня за идиота, — огрызнулся Носов. — «Хвост» не привел. Четыре часа колесил.
— Хоть за это спасибо, — с иронией произнес Воротников, разливая водку. Рука его дрожала.
— А вам что, мало? — вновь завелся Носов. — Я не железный.
— Ну будет. Пейте, и, как вы выразились, сматываем удочки. Хотя, признаться, очень жаль, но ничего не поделаешь, придется уходить.
Носов с отвращением выпил. Занюхал хлебом, похрустел луковицей. Воротников одевался.
— Куда мы?
— А куда бы вам хотелось? — спросил Воротников, завязывая галстук перед зеркалом.
— Чем дальше, тем лучше.
— Вот туда и двинем. Харбин устроит?
— Вместе?
— Куда же вы без меня?
Носов наблюдал за торопливыми сборами Воротникова.
— И последнее, — сказал он. — Хомутов, кажется, вышел на человека, которому предназначались фальшивые деньги.
Носов не знал, кому в действительности они предназначались, но ударил наугад и, кажется, попал в точку. Воротников растянул только что тщательно завязанный галстук и медленно обернулся. Носов выдержал его взгляд.
— Сегодня на дежурстве узнал.
— Так, так...
До отхода первого утреннего поезда оставалось сорок две минуты. Воротников поглядел на часы.
В 8.27 дежурный Васильченко принял телефонограмму со станции Угольной: «В пять часов сорок две минуты путевым обходчиком на железнодорожных путях найден труп мужчины. При нем обнаружено удостоверение сотрудника ОГПУ, выписанное 25 мая 1925 года на имя Носова Юрия Павловича.
Передал уполномоченный линейного отдела милиции Черепанов».
Харбин. Июль 1927 г.
Щекова и Гришку китайцы поместили в клоповник. Ли Бо при каждом удобном случае давал Бордухарову понять, что тот находится не у себя дома, а значит, подчиняется местной власти. Неприязнь началась еще тогда, когда Ли Бо служил во Владивостоке санитарным инспектором, а Бордухаров являлся начальником военной контрразведки. Китаец был у него одним из многочисленных агентов, и Бордухаров оплачивал его услуги не всегда честно, а иногда санитарного инспектора на Полтавской награждали зуботычинами. Бордухаров не знал, что услужливый агент в то время имел равный с ним воинский чин и руководил шпионской сетью.
— Вы опять сталкиваете нас лбами с Ли Бо? — метался Бордухаров перед невозмутимым Дзасоховым. — Чего вы хотите? — Он согнулся, уперев кулаки в колени, заглядывая в глаза. — Ну, что молчите? Ну помолчите, помолчите. А я больше не пойду выручать этого ублюдка. Да и вас тоже! — выбросил палец пистолетом в Дзасохова.
— Вы на меня не кричите, — огрызнулся Дзасохов. — Я тут не привязан, и в любое время, как говорится, горшок об горшок — и дружба врозь.
— А вы меня не шантажируйте и не спекулируйте на моем добром к вам отношении! И поймите наконец, мы не у себя, где могли все, и революции, и контрреволюции. Это азиаты! От них можно ждать всякой пакости, а вы необдуманно лезете, черт возьми, на рога.
— А я их не боюсь.
— Зато мне ваши выходки могут боком выйти. Я не о себе, — поправился Бордухаров, — а о нашем общем деле.
— Ну, допустим, в данном случае Ли Бо руководствовался не только своим самолюбием, — намекнул Дзасохов.
Бордухаров внимательно посмотрел на него. Он очень жалел, что не может поставить на место этого зазнавшегося капитанишку. БРП зависело не только от китайцев, но и от японцев. А Дзасохов, как известно было Бордухарову, являлся их старым агентом.
— Это не я поднял тарарам, а Щеков, — сказал Дзасохов.
Бордухарову была известна паскудная черта Дзасохова: никогда не признаваться в своих ошибках. Все виноваты, но только не он.
— Щеков ваш подчиненный.
— Не могу же я ему свои мозги вставить. Хоть и недорого вы их цените.
Бордухаров пропустил мимо ушей упрек.
— Вставлять не надо, а вправить следовало бы.
— Вот и пусть вправят китайцы. Должен сказать, Ростов — личность прелюбопытная, и Бульдог недаром заинтересовался им. И меня в данное время волнует не то, что думают о нас китайские жандармы, а кто их навел на Щекова. Кто-то воспользовался неприязнью Ли Бо к вам. И я узнаю кто.
— Дай бог. Дай бог...
Поздно вечером Бордухаров поехал к редактору «Харбинского времени». Ивакин чувствовал себя независимо потому, что Ли Бо являлся неофициальным пайщиком газеты. Благодаря Ли Бо Ивакин получал от китайцев рекламу, чем и жил.
Редакция находилась в полуподвальном помещении, занимала три небольшие комнаты, в одной из которых разместился Ивакин. Он сидел боком за столом и говорил с кем-то по телефону. Увидев Бордухарова, кивнул на стул. Бордухаров понял, что помешал, потому что Ивакин перешел на «да» и «нет». Он завидовал Ивакину, его всегда довольному виду и какому-то спокойному, умиротворенному взгляду. Ивакин неторопливо положил трубку, озабоченно помассировал кончиками пальцев седеющие виски.