Три дочери
Шрифт:
Три дочери
Это – обычная история обычной русской семьи, чьи потомки живут ныне в Москве, повествование невыдуманное, практически документальное, – нет в этой истории ни специально разработанных сюжетных наворотов, ни оглушающих придумок, заставляющих читателя ахнуть, здесь все, повторяю, описано так, как было. И вообще жизнь часто бывает гораздо изобретательнее самых искусных выдумщиков…
Егоров относился к категории людей, к которым окружающие всегда, начиная с юношеских лет,
И фамилия у него, можно сказать, была привязана к имени и отчеству – Егоров. В общем-то простая, бесхитростная, очень русская фамилия. Хотя, с другой стороны, эту фамилию носили и министры, и заводчики, и генералы, а в конце тридцатых годов был даже один Маршал Советского Союза. На Егоровых, можно сказать, половина России стоит, а может быть, и вся Россия, это Василий Егоров тоже допускал.
Жили Егоровы недалеко от купеческого города Волоколамска, славного своими мучными лабазами, тремя водочными заводами и ткацкой фабрикой, выпускавшей шерстяные ткани, не хуже английских.
За шерстяными отрезами сюда приезжали модники и из Москвы, и из Твери, и даже из сиятельного Санкт-Петербурга, поскольку волоколамский материал по качеству совсем не уступал тканям, доставляемым купцами откуда-нибудь из Манчестера или Эдинбурга.
В уезде Волоколамском жило почти сто тысяч человек, хотя сам Волоколамск был городом невеликим, но – и это было хорошо, – небедным, здесь имелось много справных домов, складов, семь церквей, несколько площадей, на которых по воскресным дням шумели, гремели ярмарки. О волоколамских ярмарках писали даже газеты, – не только уездный листок со слипшимся шрифтом, а и в Москве, и в Твери.
Огромный красавец Вася Егоров женился на девчонке конструкции очень хрупкой, изящной, из породы, что никогда не стареют. Мужу она едва доставала макушкой до подмышек: рост у Василия Егоровича был, как мы уже знаем, два метра, а у молодой жены его Солоши – метр пятьдесят пять. Сестры Василия – языкастые, глазастые, все подмечающие, – посмеивались над братом:
– Как же ты с нею по селу будешь ходить, она такая маленькая? А вдруг нечаянно наступишь?
– Зачем ходить? Не надо. Я буду ее носить в кармане, – Василий оттянул карман на воскресном рубчиковом пиджаке. Карман был солидный, мог вместить полмешка зерна. – Тогда не наступлю.
Сестры заглянули в карман, дружно перемигнулись и пришли к выводу:
– В таком кармане мы все поместимся.
– Всем не обязательно, – молвил Василий и в назидательном движении поднял указательный палец: – Чур, женку мою не обижать! Ясно, сестрицы?
Единственное, чего боялся Василий – как бы Солоша не дала им повод, не то ведь сестры сколотятся в кружок, а когда они вместе, то свернут голову кому угодно, даже племенному быку Савоське, единственному в их селе законному «мужу» всех дойных коров.
Племенной жеребец в деревне тоже был один – Рыжий, свирепый, огненного окраса, надежный кормилец бобыля Тимохи Бердичева, кривоногого шустрого мужика с буйной нечесаной шевелюрой яркого цвета – такого же рыжего, как и шкура у его жеребца-кормильца.
Наутро после свадьбы Солоша схватила тряпку и первым делом вымыла пол в обеих половинах дома, потом, поскольку был первый понедельник после недавно прошедшего Петрова поста, напекла тающих во рту оладьев, долго пребывающих в горячем состоянии, словно бы их и не снимали со сковородки… Как умудрялась Солоша держать их горячими, было неведомо – в семье Егоровых такого рецепта не знали.
Василий глотал оладьи один за другим, запивал холодным молоком, налитым из крынки, в котором обитала лягушка-холодушка, и хвалил жену:
– Мал-ладец!
На обед Солоша сварила похлебку со свежими грибами, которые собрала в недалеком лесочке, а потом в овражке за огородами нарезала рыжиков, посыпала крупной солью и оставила под гнетом на полтора часа…
Гнетом у нее был обыкновенный, старый, прокаленный до железной твердости кирпич, – тяжелый, будто отлили его из чугуна.
Через полтора часа Солоша стряхнула соль с грибов и выставила рыжики на стол. Василий не выдержал, первым подцепил один из рыжиков краем ложки и отправил в рот.
– М-м-м, – промычал восхищенно, – верно говорят, что рыжик – царский гриб.
– Мне маманя рассказывала, что рыжики у нас собирали специально и отправляли в Москву главному губернскому начальнику.
– Генерал-губернатору, значит, – промычал Василий довольно и, подцепив полную ложку грибов, с верхом, – опрокинул ее в рот.
Видно судьба ему в лице этой маленькой девочки, похожей на подростка, но никак не на женщину, и тем более женщину замужнюю, послала подарок: и ликом была хороша, и фигурка у нее – залюбуешься, и чистюля великая – в доме их отныне начало пахнуть свежевымытыми полами, и готовить умеет так, что хоть в Волоколамск на трактирские (точнее, поварские) заработки посылай – будет привозить в семью деньги…
Василий подцепил ложкой еще горсть рыжиков и, широко распахнув рот, загнал их внутрь, будто кочегар лопату угля в проходную топку.
– Хар-рашо! – промычал Василий в очередной раз.
Жизнь шла, и было в ней много такого, о чем Василий Егоров даже не догадывался, хотя деревенское бытие в отличие от городского часто бывает однообразным до обморока. Сведено оно, по сути, к одному – к добыче хлеба насущного.
И пшеницу Егоровы сеяли и убирали, и рожь, и картошку сажали, – без нее в деревне ни одна семья не выкарабкалась бы, все легли бы под ударами голода, и сад небольшой у них имелся – по четыре мешка на зиму крепкобокой антоновки, – лучшего яблока в России, заготавливали, и моченые ягоды (лесные в основном) у Егоровых не переводились. Хотя раз на раз не выпадало – разные случались годы, в том числе и такие, когда пустой живот приходилось перепоясывать веревкой.
С сахаром было туго, и стоил сахар дорого, поэтому чай зимой пили со свеклой. Выращивали на огороде, на задах, белую свеклу, резали ее потом на кубики, поджаривали – получалось вкусно. Хотя, конечно, свекла – не сахар.
Заняты были так, что на развлечения самые простые – сходить на деревенскую мотаню, попеть песни вместе со всеми, – совсем не оставалось времени. Деревня – это не город… О Москве, конечно, и думать было вредно, словно бы бывшая российская столица была запрещенной темой, а вот о Волоколамске можно было… В Волоколамске Егоров бывал много раз и готов был бывать чаще, но все упиралось в ту же стенку – не хватало времени.