Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
– Чтобы вывезти тело Бауэра, его супруга обратилась за помощью к социальным службам Потсдама. – Пащенко пустил в потолок последнюю струю табачного дыма и смял в пепельнице сигарету. Реплику Струге он пропустил мимо ушей. – Бизнесмен привез с собой вещей на месяц проживания, а Мариноха утверждает, что всех дел у Бауэра было – это осмотреть места возможного расположения кафе, которые тот ему приготовил, подписать необходимые бумаги и вернуться в Германию. То есть дел на два дня максимум. Зачем немец вез в Тернов чемодан, набитый вещами, словно его, непутевого, выгнала из дома жена? Вот это все, вместе взятое и перемешанное, и вызывает у меня подозрение.
Струге оттолкнул от себя папку и посмотрел на Алису, которая, впервые оказавшись в водовороте рассуждений одного действующего и одного бывшего сыщика, слушала беседу затаив дыхание.
– А ты что скажешь, Алиса? – Антон улыбнулся. – Что ты можешь сказать как женщина?
– Я не знаю, что там произошло в той гостинице, только мои родители вот уже четыре года живут в Дюссельдорфе, и каждый из них знает счета другого, как расположение родинок на своем теле. Ваш немец или мошенник, или у него во внутреннем дворике дома закопана большая сумма наличных, которые он украл из банка... Кстати, а кто его убил?
Засмеяться Струге уже не смог – этот последний день на работе высосал из него все силы, а Пащенко был не из тех, кто веселится над девичьим наивом.
– Да черт его знает, – бросил он, скользнув лукавым взглядом по мантии судьи. Струге снимал ее с плеч, и казалось, что в кабинете орудует фокусник. – Козел какой-то.
Антон не выдержал и глухо расхохотался.
– Нечего тогда мнение спрашивать! – обиделась Алиса. – Но, рассматривая этот детектив глазами женщины, могу сказать, что ни одна жена не упустит возможности поучаствовать в укладывании вещей мужа в чемодан для дальней дороги. Если это так, то именно фрау Бауэр знает, чем так долго собирался заниматься ее муж в такой дыре, как Тернов. Не думаю, что, сворачивая свитера, упаковки маек и носков в чемодан, ее муж мог попрощаться с ней одной фразой: «Через три дня вернусь, дорогая!»
Струге закончил вешать мантию в шкаф и обернулся. На него смотрели удивленные глаза Пащенко. Смотрели и спрашивали: «Не хочешь поменяться секретаршами?»
– А еще что ты можешь сказать?.. – Антон уважительно прищурился и потянулся к пачке прокурора.
– Накурили... Опять мне Николаев выговаривать будет! Антон Павлович, вы часто в наши пиццерии и «Аллегро-фуды» заходите?
– Что-то не припоминаю, когда был в последний раз.
– Около нас есть такая пиццерия, и я частенько там обедаю. И могу сказать вам, что в обеденный перерыв, то есть в тот момент, когда должен быть час пик, из десяти расположенных там столиков занято максимум три. И это в центре города, то есть там, где пиццерии и подобные забегаловки традиционно пользуются спросом среди преуспевающих клерков, риэлторов и менеджеров. А на окраинах директора держат эти заведения только для того, чтобы платить налоги, выплачивать деньги персоналу и на вопрос «Ты чем живешь?» отвечать: «У меня несколько пиццерий!» За четыре года жизни в Германии даже мой отец, который мог запросто снять с себя рубашку и отдать первому встречному, стал прижимист и научился считать каждый пфенниг. И не уверяйте меня, я вас умоляю, что ваш Франк Бауэр, не продумав каждого своего шага, рванул в Тернов делать бизнес. Немец может не знать российских традиций, но конъюнктуру российского рынка он знает лучше, чем любой терновский барыга!
Пащенко уважительно пошевелил губами. То, что они со Струге хотели превратить в шутку, приняло совершенно неожиданный оборот. Антон же впервые услышал свою секретаршу, произносящую подряд более десятка слов. И неглупых, кстати, слов. Она только что научила двоих опытных мужиков уважать молодость и не только давать ей дорогу, но и изредка выказывать уважение. Антон и раньше замечал у нее под столом томики детективов, но относил это увлечение лишь за счет тяги к таинственному. Сейчас «его» девочка продемонстрировала, что детективы она не просто читает, а может их анализировать и даже давать оценку качеству написанного.
– Очень мило, – пробубнил Пащенко. – Очередная вариация на тему «Чем больше я узнаю, тем меньше я знаю». Не хочешь ко мне, следователем? Зарплата в три раза выше, какая-никакая, а власть...
– Мне и тут хорошо. Не чета вашей власти, – машинально парировала Алиса, посмотрела на Струге, смутилась и принялась листать прошлогоднее дело, которое должна была отнести в канцелярию еще неделю назад.
– Вот тебе и ответ, Пащенко, – вздохнул прокурор. – Где тут толковые кадры подобрать, если они все в судах?
– Не преувеличивай. У нас тут других кадров хватает, не знаем, как их, лукавых да способных, в прокуратуру передать... У меня такой вопрос – а ты Мариноху на предмет совершения этого злодеяния не отрабатывал?
Вадим решительно замотал головой:
– Ты уже спрашивал, и я уже отвечал. Исключено. У него железное алиби. В тот момент, когда у Бауэра наступила смерть, он находился рядом с Эйхелем. Причем со страховкой в плюс-минус один час.
Струге посмотрел на часы.
– А я и не говорил о том, что это он нажимал на спусковой крючок. Бауэр мог везти в Тернов деньги или ценные вещи, и Мариноха мог об этом знать. Теперь, когда уверенность в том, что немец ехал заключить договор на открытие кабачков, пошатнулась, я не исключаю, что тема его приезда была совершенно не та, о которой тебе поведал Мариноха. Он мог не «иметь» алиби, а «зарабатывать» его. И еще один вопрос меня беспокоит. Из всех людей в городе в течение одного дня лишь я и Бауэр поняли, что над мэрией развевается не российский флаг, а сербский. Странно, правда? А что связывает меня и Бауэра? Ничего. Ничего, потому что если бы не рассказ Вальки Хорошева, который я вспомнил совершенно случайно, то Бауэр вообще остался бы самым наблюдательным в Тернове.
– Над мэрией сербский флаг?! – Алиса округлила свои и без того огромные глаза и стала переводить их от Струге к Пащенко. – Это как?!
– Кстати, – не обращая внимания на этот эмоциональный всплеск, сказал Вадим, – Валя Хорошев звонил мне сегодня утром. Хочет встретиться. Узнав, что ты в городе, обрадовался и пригласил нас в ресторан. Это, так сказать, к слову.
– Да ты что?! – рассмеялся Антон. – И когда состоится эта историческая встреча бывших футболистов школьной команды?
– Завтра в восемнадцать у ресторана «Садко», в Кольцово. Я там был разок. Неплохая кухня и вполне культурное обслуживание. Господин Хорошев, судя по его короткому рассказу, при деньгах и при понятиях, так что просит не беспокоиться на предмет роскоши.
Струге удивился и растерянно потер ладонью щеку.
– Слушай, Вадим, Кольцово – это же в двадцати километрах от города... А ты переназначить встречу не пытался? Почему бы ему сейчас не позвонить и не пригласить в «Центральный»? И на предмет роскоши пусть не беспокоится...
– Брось. Парень с головой, значит, знает, что делает. Раз ему удобнее встретиться там, и при этом у нас есть машина, то в чем вопрос? Ладно, ты домой едешь?
– Поехали. Алиса, тебя до вокзала добросить?
– А что она, за городом живет? – спросил Пащенко, когда они вышли на улицу вперед секретаря. – Еще один минус езды на работу при зарплате в две тысячи рублей...
– Ничего подобного. Она живет неподалеку от железнодорожного вокзала в трехкомнатной квартире улучшенной планировки, которую ей, перед отъездом в упомянутый город Дюссельдорф, оставили родители.
Проезжая в машине прокурора вместе с Пащенко и Струге, она, сидя на заднем сиденье, еще раз посмотрела на флаг городской ратуши.