Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
– Седой!!
Этот крик прокатился по цеху, и никто из присутствующих, увлеченных делом, сначала даже не понял, откуда он происходит.
– Седой!
На входе в цех стоял водитель «Мерседеса» и держал в руке трубку мобильного телефона.
– Тебя Нечай спрашивает!
Звонил представитель Кемеровской братвы, и отказаться от разговора с ним было бы для Седого неприлично. Для бесед с ним, Седым, Нечай всегда находил время.
– Ладно, покурим пока. Хан, Нечай будет интересоваться рыночными делами, так что ты будешь нужен мне для разговора. Буза! Вставь парню в рот сигарету, пусть покурит. Если решит поговорить – зови.
Через секунду в цехе
– Дай... сигарету...
Дрожащими пальцами Буза стал лихорадочно рыскать пальцами в пачке. Пальцы искали сигарету, а глаза продолжали смотреть на оперативника.
Маркин поднял на него остекленелый взгляд.
– Я не мент... Запомни номер московского телефона... Позвонишь и скажешь, что картина у человека по фамилии Полетаев. Седой вышел на него, поэтому пусть поторопятся...
– Какая картина??
– Не перебивай... – Опер огорченно поморщился – то ли от боли, то ли от того, что уходит драгоценное время. – Я не мент, парень...
Буза застыл с сигаретой в руке.
– Ты не бандюков мне сдавал... Ты картину искал... – Маркин терял последние силы.
– Кто ты?! – Недоумение, застывшее на лице Бузы, можно было назвать разочарованием. – Какую картину?..
– Им я тебя не сдам, но у моих ты на примете... Потому не говори, что был здесь, иначе порвут... О тебе в «конторе» знают, поэтому сильно не бегай... Лучше сам приди.
Подняв глаза, Маркин посмотрел на Бузу и криво улыбнулся:
– Почему тебя не называю?.. А будет лучше, если нас обоих здесь просверлят?.. И потом, Дима, ты еще не закончил работы... Не позвонишь – на том свете достану... Дай сигарету...
Не успел он сделать и двух затяжек, как на бетонном полу завода появились две тени.
– Ну что, Буза? – окликнул своего человека Седой. – Молчит, негодник?
Не сводя глаз с лица Маркина, Буза едва заметно качнул головой.
– Задай ему еще пару вопросов, Хан, а если будет продолжать строить из себя Олега Кошевого, кончай. Через десять минут я вас жду на улице. – Седой в последний раз посмотрел на Маркина и сплюнул ему под ноги. Под единственную, запыленную туфлю. – Дурак ты, Паша.
Велев Бузе помогать вести беседу, он развернулся и вышел из цеха. Неподалеку от места стоянки «Мерседеса» он увидел кран. Значит, есть вода. Пока Хан возится с тупым ментом, нужно привести в порядок свою одежду.
Ровно через десять минут Буза и Хан вышли из ворот цеха и направились к водопроводному крану. Еще через час, освободившись от присутствия членов команды, Буза наберет номер телефона, который ему назвал Маркин, цифры которого он выжигал в своей памяти все то время, пока тот умирал.
Глава 7
Струге и Пащенко подъехали к ресторану «Садко», что находился в Кольцове, поселке-спутнике Тернова, к шести часам вечера. Заметив около входа несколько дорогих иномарок, Вадим кивнул в их сторону.
– Какая-то из них, наверное, Хорошева.
– Почему ты так думаешь? – удивился Антон.
– Я ориентируюсь на счастливый голос Вальки в телефонной трубке. Таким тоном может говорить лишь тот, кто победил жизнь. Голос преуспевающего человека, у которого всегда хорошее настроение и все зубы на месте.
Последнее, что упомянул прокурор, резануло совесть Антона. Он вот уже полгода собирается зайти к стоматологу, чтобы залатать изъяны в своем рту. Саша, жена судьи, постоянно напоминала ему о катастрофе, которая может произойти лет через пять, если тот будет продолжать наплевательски относиться к своим зубам.
– Вставят тебе под старость две розовых оладьи, и будешь потом меня раздражать своим ночным стаканом, заполненным челюстями!
Саше хорошо так говорить. Ее зубы безукоризненны, и она может смело идти к дантисту, зная, что ее не будут сверлить, буравить, травить мышьяком и ковыряться в недрах ее челюстей омерзительными иголками...
– А вот и сам Валентин Хорошев! – объявил Пащенко голосом конферансье и выбрался из машины.
Навстречу двум старинным друзьям торопился действительно счастливый и преуспевающий Валька Хорошев. Их школьный друг и бывший офицер.
– Привет честной компании! – бросил он на ходу старинный дворовый клич и врезался в объятия повзрослевших уличных друзей.
– Осунулся ты, гвардии подполковник, – заметил Вадим, влекомый Хорошевым к входу в ресторан. – Посеребрился чуток, погрузнел. Но вид, конечно, респектабельный. Что и говорить... Ты у Буша пару вышек под Киркуком не выпросил, часом?
Валентин рассмеялся и обратился к Струге:
– Антон, скажи как судья, может прокурор честным людям такие вопросы задавать?
– А у нас все честные, Валя. Мы всех садим ошибочно. В какую зону ни плюнь, обязательно в несправедливо осужденного попадешь. А все воры на свободе, потому прокурор и беснуется.
Говоря Струге о том, что Хорошев просил не беспокоиться относительно роскоши, Пащенко не думал, как далек он от представления о роскоши. Два огромных стола, сдвинутые, стояли в центре ресторанного зала. Белоснежные скатерти, бахрома которых свисала до самого паркета, словно подчеркивали роскошь того, что располагалось на столе. Глядя на живность, находящуюся на нем в вареном, копченом и жареном виде, Струге подумал о том, что, в горячке радости встречи со школьными друзьями, Хорошев совершил настоящее святотатство. В отличие от Ноя, который на своем ковчеге приютил каждой твари по паре, он всю эту дичь у праведника реквизировал и умертвил. И сейчас она, застыв на столе в серебряных блюдах, дожидалась того часа, когда судья и прокурор вонзят в нее свои давно не ремонтированные зубы.
– И в какой области ты сейчас трудишься? – спросил Вадим, когда миновали первые три тоста и чувство чрезмерного насыщения вытеснило из сознания все другие чувства, кроме любопытства.
– Чтобы вам понять, мне нужно начать рассказ с самого начала, – усмехнулся Валентин. – Приехал из Югославии в полном отчаянии. Жена бросила еще за два года до приезда, денег – ноль...
– Как это – ноль? – изумился Антон. – Вам же там, миротворцам, платили дай бог!..
– Нас уже на самом аэродроме албанцы обстреляли. Сумки с вещами находились в «КамАЗе», на бровке взлетной полосы. А там – деньги, снаряжение, одним словом, все, что может быть у офицеров, убывающих с войны домой. «КамАЗ» солдат охранял, парнишка молодой совсем... И неподалеку боец с огнеметом стоял, зенки на самолеты пялил. Очередь прошила и бойца, и огнемет. Взрыв такой шибанул, что я думал, до самолета достанет. Вот так я и приехал. В карманах было что-то около пятисот долларов, все остальное в Приштине пеплом по ветру рассеялось. В Орле, по новому месту жительства матери, на учет стал, паспорт получил. Пожил два месяца, думаю – а что я тут делаю?! Плюнул на все да приехал со ста долларами в кармане в Тернов. Было это, ребята, два года назад. Хорошо, помог один делавар. Деньгами ссудил, возможность стать на ноги дал. Вот и расцвел немного...