Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
Ровно в десять утра он бодрым голосом скажет посреднику, что снова готов к встрече, а в ответ выслушает сомнения в необходимости дальнейшего общения с ним серьезных людей. Сделка могла состояться еще несколько часов назад.
– Да пошли вы все к чертовой матери!! – взъярится Пролет. – Сидят, вафли сосут да еще замечания отпускают! Это я выражаю сомнения в необходимости дальнейшего общения! Кажется, это мне нужно поискать более серьезных людей!
Через мгновение ему перезвонят, еще раз попросят не волноваться и сообщат, что теперь встреча произойдет только через день, двенадцатого июня.
– У вашего контрагента что, месячные, что ли?!!
– Так нужно, –
– А я войду в этот список? – ядовито справится Николай Иванович.
– Одним из первых.
Все это случится завтра.
А сейчас Полетаев, сжимая в безвольной руке второй вынутый из бара стакан, спал. Он заснул почти сразу после того, как вышел Ус. Сгорел до предела раскаленный предохранитель, отвечающий за функцию стоического сопротивления обстоятельствам.
Глава 6
Струге не ошибся. Рябой москвич не заставил себя долго ждать и вышел на судью вечером того же дня, когда Антон с Пащенко устроили дорожно-транспортное происшествие перед самым крыльцом областного суда. Представитель представительной структуры не стал утруждать себя долгими речами. Он набрал номер мобильного телефона Струге и, не здороваясь, спросил:
– Вы связались с фигурантом?
Такое бескультурье не искушенный в разведиграх судья отнес за счет серьезности намерений собеседника и, так же не здороваясь, стараясь ничем не отличаться от собеседника, ответил:
– Нет.
– А почему?
– Только что собирался. Вы как чувствуете, да?
Рябой подышал в трубку и объяснил Струге, что время идет, и идет время именно его, Струге, а не его, рябого. Напомнил о «соусе», что было совершенно лишним, и попросил ускорить ход событий.
– Может, послать его подальше? – задумчиво спросил Антон, пряча телефон в карман.
– Давай, – согласился Пащенко. – Тогда зачем я устраивал этот цирк и калечил прокурорский автомобиль? – И он сам ответил на свой вопрос: – Автомобиль я калечил, чтобы подонок Валандин не успел передать Лукину кассету. А ты делаешь все, чтобы та же кассета, но отснятая из другого угла, в руках Игоря Матвеевича все-таки оказалась. Звони Хорошеву. Или как там теперь его... Седому.
Антон вынул телефон, нашел в базе номер телефона Хорошева и тут же его набрал. Для некоторых людей самая лучшая подготовка – экспромт. Особенно когда не имеешь представления о том, к чему нужно готовиться...
– Слушай, – начал Антон, едва услышал знакомый голос, – почему от хванчкары девяностого года голова болит, как от две тысячи третьего?
После короткой паузы Хорошев справился:
– Я что-то не понял... Вы поутру номером не ошиблись?
Струге расхохотался, реакция школьного товарища ему понравилась.
– Это я, Валя, Антон. Что ж ты так по-птичьи поступаешь? Друзей омарами накормил, да и забыл...
– Антоха!! Ё-мое!.. Ты прости, дорогой, я тут совсем зашился!..
«Кто бы сомневался», – пронеслось в голове Струге.
– Я сам хотел позвонить, да тут то одни дела, то другие!
– Мы вот тут с Вадиком расслабиться решили: в городе Турнир Четырех среди малолеток проходит. Это на «Океане». Не забыл еще родной стадион?
– Что за турнир? – опешил Хорошев. – Первый раз слышу.
– Пацаны-футболисты не старше шестнадцати приезжают. Шведы, французы, немцы... Короче, поболеть за российский футбол не желаешь? Надежда, конечно, умирает последней, после того как любовь к российскому футболу убивает веру в него, однако... Однако как-то ведь нужно проводить выходные?!
Хорошев с готовностью согласился. Еще бы! Пойти со старыми друзьями на футбол...
– Я пару фляжек коньяка прихвачу, – пообещал Валентин.
– Никакого коньяка, – отрезал Струге. – Традиции превыше всего. Только пиво... Кто это у тебя там орет, в трубке?
– Это радио. Сейчас приглушу звук.
Через мгновение на том конце связи помехи действительно исчезли.
– Пересекаемся у ворот стадиона в семнадцать тридцать, – предупредил Антон. – В восемнадцать открытие и первая игра. Наши оболтусы вывалятся на поляну вместе с французами. Ну как? Дела подождут?
– Непременно, – ответил Хорошев, выключил связь и...
...повернулся к стулу, к которому был примотан скотчем окровавленный человек. – Непременно. Так на чем мы остановились?
– На местонахождении Полетаева, – подсказал Хан, рассматривая на руке пропитанную кровью повязку. – Молчит, сука. Хоть убей.
Сегодня, в начале рабочего дня, когда к местам службы начинает стекаться разномастная публика, к строительной компании Полетаева подъехал серый обшарпанный джип и замер в ста метрах от входа в заведение Николая Ивановича. Простоял он там недолго, всего минут двадцать, до того самого момента, как на улице появился человек лет двадцати пяти на вид, с пухлым портфелем в руке. На нем белые брюки и рубашка, а также очень дорогие, даже по эксклюзивным меркам, серые мокасины. Даже несведущему в организационно-штатной структуре полетаевского предприятия гражданину, наблюдающему за спешкой этого состоятельного гражданина, стало бы ясно, что в этой системе он имеет довольно высокий статус. И дело даже не столько в одежде, сколько в уверенности поступи. Люди подневольные, отрабатывающие на работе номер, шагают не так. Они семенят, боясь опоздать к тому моменту, когда штатный стукачок фирмы начнет записывать в свой истрепанный блокнот фамилии и проставлять напротив них количество минут. Шагать так, как двигался к подъезду молодой человек в светлой одежде, мог только тот, кто торопится начать очередное важное дело, могущее принести прибыль как себе, так и боссу.
– Это и есть юрист Полетаева, – объяснила девушка в джипе. Она до этого момента сидела на заднем сиденье, всматриваясь в появляющиеся на улице фигуры, молчала и оживилась лишь тогда, когда разглядела в потоке опаздывающих на работу терновцев искомую фигуру. – Толя постоянно ездит к шефу подписывать документы, когда его нет в фирме.
– Ты просто птичка, – улыбнулся Хан и протянул ей тысячную купюру. – А сейчас порхай отсюда, у нас есть дела...
Посреди одной из комнат подвального помещения брошенного дома, на окраине Тернова, собрались четверо из команды Седого. Помимо самого Хорошева и Хана в ней находились двое из его боевой команды – лысый отставной майор разведки, уволенный со службы по состоянию здоровья, и капитан, уволившийся сразу после того, как Хорошев уехал с Балкан. Хорошев предложил им, как и остальным участникам его нынешней команды, хорошее дело «на гражданке», и доводы бывшего командира оказались для них более понятны, нежели текст военной присяги. К слову сказать, лысый майор, к десятому году службы пройдя Афганистан, Чечню и Югославию, этот текст забыл почти полностью, помня лишь ту часть, где говорится о «беспрекословном выполнении всех приказов командиров и начальников». Командиром для него был и оставался Хорошев, а расстроенная психика по-прежнему заставляла майора беспрекословно подчиняться ему, не различая при этом не только поле брани и поле мирной жизни, но и цели, которые ставил перед ним отставной подполковник.