Три глотка одиночества
Шрифт:
– Я не понимаю, о чем прошу, – согласилась я. – Я очень мало знаю о предвидении в теории и ровно ничего не знаю на практике. Со мной никогда не происходило что-либо подобное. Я не умею видеть еще не произошедших событий.
– Только варианты этих событий, – поправила меня Элеонора.
Я нетерпеливо махнула рукой.
– Пусть так, я не спорю. Но ведь что-то же ты знала? То, чего не знаю я… может быть… Ты знала это даже тогда, когда я пришла к твоему дому? Ведь так, Элеонора?
Она молча кусала губы и чертила сломанной веткой
– Мне нужно подумать. Может быть, мои слова не принесут тебе ничего хорошего.
– Это все равно. Я хочу знать, что бы там ни было.
Она коротко кивнула.
– Поговорим об этом завтра. Не торопи меня, раньше этого делать нельзя.
– Ты знаешь, как это для меня важно.
– Вероятно, что это важно и для меня.
Элеонора ушла, а я с тоской поглядела в синее небо.
Когда же ты дашь мне ответ?
Почему ты меня так мучаешь?
Почему ты так мучаешь меня, Бог, в которого я не верю?
***
К слову сказать, у Элеоноры мне нравилось. Она была более чем радушной хозяйкой, и ее слова насчет библиотеки оказались впоследствии совершенной правдой.
Здесь были какие-то книги, ветхие и еще пахнущие свежей типографской краской, громадные, как толковый словарь, и крохотные, изданные в так называемом «карманном» формате и мягкой шелковистой обложке. Мне нравилось бывать в библиотеке, но по-настоящему я за нее еще не бралась. Не было времени и повода, я училась верховой езде и отправлялась порой с Элеонорой в долгие, до одури изматывающие прогулки.
Мы почему-то всегда находили общие темы для разговоров, и, даже если и спорили, поссориться всерьез не могли.
Она могла бы стать мне настоящим другом, эта странная, сияющая перламутровым светом Элеонора. Таким другом, какого у меня никогда не было.
Ее возраст не мешал находить мне с ней общий язык. Она выглядела ненамного старше меня, а внутреннюю дряхлость зачастую встречаешь в ровесниках. В Элеоноре этого не было.
Странная и загадочная, могущественная и совершенно равнодушная к власти… Бесконечно одинокая: ни мужа, ни детей, ни любовника у Элеоноры не было.
Я не вполне ее понимала.
Но мне она очень нравилась.
***
Она исполнила свое обещание, и мы снова встретились, на той же скамье, под кронами тех же деревьев, что были свидетелями и нашего первого разговора.
Она долго молчала, как будто бы не желая вновь заводить эту тему.
– Скажи же что-нибудь, – попросила я наконец, когда от молчания в предсмертных судорогах начал корчиться воздух, и сидеть так и дальше стало невыносимым.
– Я скажу, хотя и не желаю этого. Мои слова не принесут тебе ни покоя, ни радости.
– Счастье, знаешь, у каждого свое, – усмехнулась я ей в ответ.
– Да, знаю, и для некоторых оно заключается в походах и битвах, в
– Ты говоришь о полководцах и воинах, в то время как я не являюсь ни тем, ни другим.
– Теперь – да, но потом возможно многое, и существует же вещь, называемая голосом крови.
– Ты знаешь что-нибудь о моей семье?
Она не отвечала и смотрела куда-то в сторону от меня.
– Ты должна мне сказать, если знаешь что-то, мне ведь ничего не известно о своей семье, кроме как о сестре, да и она была мною потеряна… Элеонора, зачем скрывать, если ты видишь что-то?
– Я вижу кровь, реки крови, вижу жестокость, вижу былую славу и безмерную власть. Я вижу разные лица, лица твоих родителей, сестер и братьев, у тебя была очень большая семья, Анна Гольц! Ты была самой младшей, нежданным ребенком давних супругов. Тебя должны были баловать и лелеять, нежно охранять твою жизнь и твою любовь к творчеству, опекать тебя всей семьей. Этого не произошло.
– Что же случилось?
Элеонора стиснула праздно лежавшие на коленях руки.
– Я вижу кровь, боль и ненависть, и это жуткая картина, поверь мне… Я вижу, что благодаря чистой случайности удалось спастись тебе и одной девушке… но, скорее всего, вы оказались единственными. Эта кровь застилает мне глаза, я знаю только, что она лилась потоком по ступеням лестниц твоего дома, что и самые следы этой крови уничтожил пожар. Огонь пожирал все, и ничему не было спасенья…
Она обессиленно откинулась на спинку скамьи.
– Прошу, не пытайся выяснять подробности, не пытайся узнать, что там случилось на самом деле. Это слишком страшно и не по плечу одинокой молодой девушке.
Я медленно покачала головой.
– Элеонора, кто был виноват в этом кошмаре? Ведь были же у него виновники, я чувствую это!
– Чувствуешь? – встрепенулась она.
– Не подумай, – я попыталась изобразить улыбку, – это только голос крови, не бойся. Из меня хреновая предсказательница, честно тебе скажу.
– Я не знаю, кто был виноват, – сказала она, но что-то в ее тоне заставило меня засомневаться в ее словах. Тем не менее я не стала настаивать – пока это было мне ни к чему.
– Ты не могла бы сказать, что с Валентиной?
– С ней все хорошо теперь, и ты можешь не волноваться. Она совершенно точно жива, здорова и дела ее в полном порядке. Чего я не могу сказать о тебе.
В мою душу мучительно скребся еще один вопрос. Я не знала, как его задать, и не могла и дальше держать в себе.
Это было бы неправильно.
– Кем был Сергей, Элеонора?
Она долго не отвечала, прежде чем сказать:
– Этого я не знаю. Он известен мне лишь по твоим рассказам, и он не состоит с тобой в родственной связи. Но он не простой человек, и я бы на твоем месте почаще его вспоминала. Темная лошадка – одинаково может оказаться как врагом, так и союзником.