Три кило веселья
Шрифт:
Тут адмирал немного задумался и сказал:
– Вот, наверное, эта учеба и помогла мне выжить и победить. Вот и вам надо учиться всему полезному. Время для вас трудное. Вам тоже надо выжить и победить.
Я понял, что адмирал завоевал аудиторию и за его авторитет можно не беспокоиться, и незаметно переключил внимание на команду Томаса.
Они вели себя довольно прилично. Только тихонько пересмеивались и перемигивались, подталкивали друг друга локтями. А когда адмирал в азарте своей речи подошел
– Видал? Это большие штучки.
Я тогда не понял смысла фразы, и меня даже немного покоробило, что он назвал боевые ордена «штучками».
Вообще зачем они пришли? Ну, Томас, это ладно - он в какой-то степени наш выпускник. А Шаштарыч со своей шарагой? Им тут делать нечего. К тому же - опасно, у нас есть конкретные парни, которые их конкретно не любят. Правда, в присутствии бывшего бандита Томаса они на открытый бой не решатся. Впрочем, папа как-то сказал, что бывших бандитов не бывает. Как и не бывает бывших милиционеров.
Да, в общем, наш адмирал сорвал заслуженные аплодисменты, ему выразили уважение и благодарность, проявили достойное к нему внимание. Даже преподнесли букет цветов и коробку конфет.
Только одна девчушка, кажется, из Лешкиного класса, подняв руку, спросила:
– Скажите, пожалуйста, Егор Иванович, а как вы сбили восемнадцать истребителей? Сразу все вместе или по очереди?
Адмирал рассмеялся и ответил, что сбил он не восемнадцать самолетов…
– И откуда такая цифра взялась?
– Он пожал плечами. А я догадываюсь - откуда.
– Не восемнадцать, а всего два.
– А за что вам Героя Советского Союза дали?
– За роль.
– Какую?
– За роль Робинзона Крузо.
Сначала тишина, а потом все хором: «Рас-ска-а-жи-ите!»
– Можно, я лучше прочитаю?
– попросил адмирал.
– Рассказываю я плохо.
– Тут он подумал секунду и честно признался: - И пишу - тоже. Ну, раз уж попросили - терпите.
Семен Михайлович с Жанной вынесли на сцену столик и стул, адмирал уселся, подпер ладонью свою седую, с хохолком, голову. Перелистал странички рукописи, которую достал из кармана, и надел очки.
«Некоторое время Егорка жил на катере, сдружился со всем экипажем - это были молодые, веселые и озорные моряки. Они весело готовили судно к выходу в море, весело ужинали в кубрике, весело отражали атаки самолетов.
Через три дня на катер пришел из госпиталя его капитан Кочетов, тоже молодой и веселый. Ему представили Егорку.
– Ну вот, - рассмеялся капитан.
– Не боевое судно, а птичий двор получается, курятник. Капитан - Кочетов, моторист - Уткин, радист - Лебедев. Теперь и юнга - Курочкин.
Вот так просто и весело стал пацан Егорка юнгой на боевом корабле…»
Тут адмирал прервал чтение, опустил очки на нос и спросил:
– Вы, ребята, знаете, кто такой юнга? Вы думаете, что это просто самый младший матрос? Э нет! По морской традиции юнга - это помощник судового повара, кока. Он растапливает на камбузе, на кухне то есть, печку, чистит посуду, картошку, разливает по мискам флотский борщ и раскладывает макароны по-флотски.
– Значит, вы, - опять та же девчушка, - значит, вы на корабле поварешкой были? То есть поваренком?
Адмирал не огорчился, кивнул:
– Поварешкой не был, а был поваренком. Но все-таки больше юнгой. Мне форму сшили, личное оружие выдали, а на камбузе боцман (он же и кок) прекрасно без меня справлялся. Мое главное задание было - находиться при капитане и передавать его приказания, ну и наблюдать за небом и за морем. Чтобы врага не проглядеть.
– И адмирал вернул очки на место.
«Когда подошел день выхода в рейд, Егорка спросил капитана:
– А можно, я еще немножко на берегу побуду?
– Ты что, боишься?
– удивился капитан.
Егорка покраснел.
– Что вы, товарищ капитан. Я их не боюсь - я их ненавижу. Но я думаю - вдруг папа вернется.
Капитан обнял его за плечи и сурово сказал:
– Не жди, Егорка. Не вернется. Весь экипаж подлодки геройски погиб в первые дни войны. Ты прости - мы никак не могли тебе об этом сказать.
Опустил Егорка голову. Совсем сиротой стал. Никого у него теперь нет на свете.
А капитан угадал его тяжелые мысли:
– А мы, Егорка? Мы теперь твоя семья. Тут тебе и отцы, и деды найдутся, и братьев сколько хочешь. Вот и будем мы всей семьей за твою семью фашистам мстить, победу делать. Есть?
– Есть!
– Егорка даже не всхлипнул.
Катер капитана Кочетова воевал отчаянно. Своей семьей за все семьи. Счет потопленных им вражеских кораблей рос с каждым выходом в море.
– Как на рынок за капустой ходит, - иногда завистливо говорили про него другие капитаны.
И почти все фашистские суда катер Кочетова топил торпедной атакой. А она самая сложная и опасная.
Конечно, на катере были пулеметы, появилась даже малокалиберная пушчонка, но что с ними сделаешь против окованных тяжелой броней крейсеров и эсминцев? А вот торпеда - сильное и грозное оружие.
Только вот система наводки на цель у нее… отчаянная. Катер самим собой наводит торпеду.
Такая картина. Идет караван немецких судов. Все громадины, с крупнокалиберными орудиями на борту. Окружены катерами-сторожевиками. Иногда такой караван даже истребители сопровождают. А в центре каравана, положим, находится самый главный транспорт - корабль с грузом многих тысяч тонн боеприпасов, которые он должен доставить для обстрела блокадного Ленинграда.