Три лилии Бурбонов

Арк Ева

Она решила, что как только начнётся война, последует за Карлом I, хотя её враги «выступили…с заявлением, что меня не пощадят ни в коем случае». Наоборот, это усилило её желание воссоединиться с мужем. Королева не могла думать ни о чём другом, как о том, что снова увидит его «несмотря на всех злых людей, которые хотели бы разлучить нас»:

– Потому что это единственное удовольствие, которое остаётся у меня в этом мире, ибо без тебя я не захотела бы оставаться в нём и часа.

За два дня до того, как она написала это, Карл I развернул в Ноттингеме свой штандарт вместе со своими старшими сыновьями и двумя племянниками. Сырым и ветренным вечером 22 августа 1642 года герольд зачитал воззвание короля к его подданным, а ночью сильный шторм сорвал королевский штандарт, что было сочтено дурным знаком. Во главе королевской конницы был поставлен принц Руперт, которого

вскоре враги стали называть «этот дьявольский кавалерист».

Командующим же армии парламента был назначен Роберт Деверё, третий граф Эссекс. Кроме того, к врагам короля присоединились графы Нортуберленд, Холланд и молодой Бедфорд.

– Сообщите мне, где я должна причалить, - узнав об этом, попросила 30 августа Генриетта Мария мужа. – Со мной в Англию отправятся восемнадцать кораблей.

Вместе с Джермином, руководившим шпионской сетью в Англии, ей удалось собрать огромную армию наёмников. Наконец, королева поручила своему фавориту завершить последние договорённости с принцем Оранским, который предоставил ей опытных голландских офицеров для службы под началом молодого Горинга. Но с приходом осени погода не позволила ей отплыть в Англию. Дважды она оставалась на шесть недель без известий от мужа, и её письма к нему были задержаны Провинциями по просьбе нового представителя английского парламента в Гааге. В эти мрачные дни апартаменты королевы посещали странные личности.

– Сюда прибыл бедняк…, - сообщает Генриетта Мария мужу, - который говорит, что покинул место, где Вы находитесь, две недели назад. Он очень утешил меня своими словами, какими бы простыми они не были.

– Есть бедная женщина, - добавляет она позже, - которую я наняла для разведки в портах год назад и которая приехала ко мне в Голландию из Англии.

Новости шпионки королевы были не слишком утешительными: она подслушала, как несколько капитанов Эссекса обсуждали план по захвату короля. В то же время в газетах печатали противоречивые сообщения, например, король в плену, а его армия рассеяна. В другой раз утверждалось, что король и принц Руперт погибли, а принц Уэльский находится в заключении. Также находились лица, которые клялись, что прикасались к телам обоих принцев. Но больше всего Генриетту Марию приводили в ярость слухи, что приверженцы короля жаловались на пассивность его супруги: дескать, либо она больна, либо не прилагает всех усилий для посылки денег и оружия мужу. Тогда королева отправила Карлу подобный отчёт обо всех трудностях, с которыми столкнулась с того момента, как покинула Дувр. Кроме того, она поинтересовалась мнением короля, следует ли ей переехать во Францию или присоединиться к нему.

Если родственники Карла I и его союзники оказывали хоть какую-то помощь, то родня Генриетты Марии не ударила пальцем об палец. Она не могла получить помощь от Кристины, потому что в Савойе тоже шла гражданская война, а Елизавета уже давно прекратила с сёстрами переписку. Хотя всё это время королева переписывалась со своим братом Людовиком ХIII, который вежливо заверил её:

– Если Вы не найдёте развлечений в Англии, они будут предоставлены Вам во Франции.

Генриетта Мария также писала кардиналу Ришельё, но безрезультатно. Только герцог Эпернон, вдовец её сводной сестры Габриэль Анжелики Верней, передал ей 20 000 пистолей.

Проснувшись одним холодным утром, королева воскликнула:

– Я не хочу оставаться в этой стране!

Это явно был крик души. В октябре она написала мужу, использовав те прозвища, которые дали им враги:

– Я пойду помолюсь за Человека Греха, который женился на папистском Отродье из Франции, как сказал проповедник в Лондоне.

20 ноября королева была готова вернуться в Англию, но погода по-прежнему не радовала, и граф Ньюкасл, к которому она хотела присоединиться на севере, умолял её отложить свой отъезд. А затем из Франции пришло известие о смерти Ришельё. Генриетта Мария хотела было сама отправиться на родину, но потом передумала и решила положиться в этом на лорда Монтегю, дружившего с кардиналом Мазарини, который теперь стал первым министром Франции.

9 января нового 1643 года она снова отправила мужу последнее, как она думала, письмо из Голландии. Действительно, спустя шесть дней Генриетта Мария вместе с Джермином отплыла на «Королевской Принцессе» из Схевенингена. Юная Мэри, в честь которой был назван этот военный корабль, горько плакала при расставании со своей матерью. Рядом с ней стояла та, которой предстояло стать принцессе второй матерью – Елизавета Богемская, чьи комментарии о действиях невестки за прошедший год были таковы: «Я всё слышу, но ничего не говорю» или «Мне неинтересно расспрашивать о том, что я вижу, можете ничего не говорить». Принц Оранский с супругой тоже присутствовал при отплытии Генриетты Марии, которую должны были сопровождать одиннадцать транспортных кораблей, набитых солдатами и боеприпасами. Конвой под командованием адмирала Ван Тромпа дал на прощание залп и ему ответили с берега. Берег за шатром, где укрывалась королева, прежде чем взойти на борт своего корабля, казался чёрным из-за сидящих зрителей. Набережная же была заполнена каретами, повозками, всадниками, торговками с корзинами на головах и сочуствующими собаками. «Выразив свою признательность принцу, принцессе и Провинциям в самой вежливой и трогательной манере», как пишет очевидец, Генриетта Мария поцеловала свою юную дочь «с бесконечными слезами» и 5 февраля 1643 года поднялась на борт.

Это путешествие, должно быть, оставило неизгладимый след в её памяти. Вскоре после того, как она покинула голландское побережье, цвет неба изменился. Генриетта Мария устроилась в «своей маленькой кроватке», а её дамы, герцогиня Ричмонд, леди Денби и Роксбург расположились вокруг неё, слишком близко, как показали дальнейшие события. Задул северо-восточный ветер и у дам началась морская болезнь. С наступлением темноты разразился шторм и они поняли, что вот-вот столкнутся с «величайшей бурей, какой не видели столько лет». Однако единственным сожалением королевы было то, что её смерть обезоружит её мужа и порадует её врагов. При этом она не могла удержаться от смеха из-за нелепости происходящего. Несколько её офицеров-католиков, отказавшись от обычной сдержанности, настояли на том, чтобы прокричать её исповеднику и двум капуцинам свои самые потаённые грехи. Несколько дней и ночей Генриетта Мария не могла покинуть свою кровать, а попытки принести ей еду и питьё часто заканчивались ничем. Единственным человеком, способным передвигаться, был её капуцин, в прошлом мальтийский рыцарь.

– Его организм настолько привык к морской качке, - читаем у Каролы Оман, - что ничто не действовало на него и он использовал это для милосердной помощи всем больным и, особенно, королеве.

В какой-то момент её корабль оказался довольно близко от Ньюкасла и Генриетта Мария поднялась, но вскоре оставила надежду причалить к берегу.

– Успокойтесь, мои дорогие! – сказала она своим причитающим дамам. – Ещё ни одна королева Англии не утонула.

Девять дней спустя их выбросило на берег в Схевенингене, откуда они отплыли и где их встретил изнывавший от беспокойства Монтегю, ещё не успевший уехать в Париж. Одного из священников пришлось поддерживать под руки, пока он произносил слова благословения. Ни одна из дам не могла ходить из-за головокружения и ушибов. Одежда всех путешественников была в таком состоянии, что её можно было только сжечь. Королева потеряла два корабля с самым ценным грузом, но зато приобрела «то, что никогда не сможет потерять» - репутацию человека неукротимого мужества. В течение одиннадцати дней она запасалась оружием, ругая на чём свет голландцев за арест и обыск одного из её кораблей. Собрав немного денег, выданных королём Дании, Генриетта Мария снова была готова «довериться фуриям океана и суровости зимы». Друзья пытались отговорить её, предупреждая о «странном соединении планет, которое произойдёт, когда я буду в море, чего никогда не было со времён рождения нашего Господа».

– Бог превыше всего! – ответила королева и, попрощавшись с Монтегю, отправившимся во Францию отстаивать интересы её мужа, отплыла в середине февраля.

Забегая вперёд, скажем, что даже теперь, когда её врага Ришельё не было на свете, она не получила положительного ответа от брата. Людовик ХIII был по горло занят своими делами.

Генриетта Мария была вознаграждена тем, что спокойно прибыла в Ньюкасл 22 февраля, когда ветер сменился на северный и загнал её в залив Бридлингтона. После годового отсутствия она, наконец, вернулась в Англию. В знак своей благодарности за спасение от кораблекрушения королева решила отправить в Пикардию, в знаменитый храм Богоматери Лисской, модель корабля, выполненную из серебра.

Первую ночь ей пришлось провести в йоркширской рыбацкой деревушке в маленьком домике с соломенной крышей в одной кровати со своей любимой гончей Митте. В ночь с 24 на 25 февраля её разбудил звук приближающихся шагов и в комнату ворвался Джермин. Оказалось, что в бухту, где разгружались её корабли с боеприпасами, вошли четыре парламентских корабля, открывшие огонь.

– В таком случае, я сама возглавлю оборону, хотя и маловата для роли капитана! – весело ответила Генриетта Мария своему другу.