Три сердца, две сабли
Шрифт:
– Да кто ж его услышит-то отсель? – снова хмыкнул другой, но уже с меньшею уверенностью.
– Однако ж я б законопатил… Вон тряпку свернуть и законопатить покамест хранцу глотку-то, – предложил опасливый молодец.
– Законопатить, может, стоит, – пробормотал в раздумьи второй, поддавшись-таки страхам собеседника.
Послышался скрип. Дверца отворилась. В полусумраке я различил коренастую фигуру.
Зайти обоим запросто я не дал. Как только первый, вернее второй из говоривших, шагнул с хрустом на сено, я рявкнул во всю глотку так, что «чугунок» мой загудел и искорки из глаз разлетелись в стороны:
– Вот я вам сейчас самим законопачу, дурни! И не только глотки ваши! – И прибавил к той угрозе еще пару крепких выражений из простонародного нашего арго, дабы обоим сразу ясно стало, кого они «оттащить» осмеливаются.
Фигура качнулась назад, тесня заднего.
– Ты кто тут?! – в изумлении пробормотал вошедший.
– Кто-кто! – не шутя, свирепел я. – Дед Пихто! Развязывай живо, не то я сам вас высеку и стрельну разом.
– Мы же хранца вязали, – никак не мог разобраться молодец.
– Свет давай – увидишь, кого вязал. Живо! – продолжал я начальствовать, пока, впрочем, бесплодно.
Отворилась еще какая-то дальняя дверь, свет проник, и я еще не по лицу, обращенному ко мне, но по очертаниям узнал кузнеца. Гневу во мне поубавилось, я вспомнил, что кузнец герой, и, видно, теперь тоже геройское дело задумывал, да промахнулся.
– Так ты ж и есть тот хранц! – все так же бестолково бубнил ошеломленный кузнец.
– Вот я тебе задам «хранца»! – снова зарядившись гневом, рявкнул я. – Перед тобою переодетый русский офицер в разведке. Понял, дурень, на кого попал?
Кузнец перекрестился и пробормотал совсем тихо:
– Не черт ли?
Сообразил я, что в лоб его гневом и громом не проймешь.
– Грамоте учён ли? – вопросил я его как можно спокойнее.
– Учён, – на мое счастье, подтвердил малый.
– Кто учил? – усилил я напор на сей фланг.
– Сама барышня Полина Аристарховна учили, – не без гордости отвечал кузнец, и, судя по твердости голоса его, соображение к нему уже возвращалось.
– Тогда с осторожностью вынь у меня из-за пазухи важное донесение да начни читать его, – сказал я ему. – Может, тогда отличишь «хранца» от того, кого оглушил и повязал по дурости.
Кузнец оглянулся – а за ним переминался с ноги на ногу брат его младший; оный возницею сидел в коляске при встрече неприятельского эскадрона, – и двинулся ко мне с такою опаскою, будто к пойманному и повязанному матерому волку, злобно скалившему зубы на поимщиков.
Брат его зайти не решался.
– Осторожней… – вновь предупредил я. – И не щекочись, я щекотку не люблю.
Кузнец постарался изо всех сил: будто птичку достал у меня из-за пазухи не законченное и свернутое вчетверо донесение. Не поднимаясь с коленей, стал он его столь же аккуратно разворачивать.
– Васька, свет не засти! – прикрикнул он на брата.
Тот отошел в сторонку и пропал.
– Тебя-то как величают? – спросил я, уже напирая на дружелюбие.
– Павлом, – буркнул кузнец.
– Прямо как апостола отец тебя нарек… или поп, уж не знаю кто, – похвалил я выбор имени. – Видать, предвидел, что грамотеем станешь.
Кузнец вперился в буквы, зашевелил губами:
– Донесение поручика Соболева о передвижении частей неприятельских… – и следом, немного запинаясь и судорожно глотая, одолел еще пару строк.
– Ну, довольно будет! – решил я. – Развязывай мне руки! Осеню себя крестным православным знамением, может, хоть сему поверишь.
Кузнец тут как очнулся наконец.
– Простите, барин! Обознался! Не гневайтесь! – выпалил он и кинулся меня распутывать. – Васька, помоги!
Оказалось, с обещания перекреститься и надо было начинать без обиняков! Хранцы, чада антихристовы в простонародном понимании, никак такое пообещать не могли бы!
Через минуту оба управились, помогли мне подняться на ноги.
Я размял члены, потер голову. Шишек на ней прибавилось. И перекрестился со словами «ныне отпущаеши…»
Кузнец и брат его тоже размашисто перекрестились.
– Святая правда, ваше благородие! – резво выпалил кузнец. – Хранцы все нехристи, у них рука так и не подымется. Помилуйте, не казните!
– Кто тебя военному обращению учил? – удивился я.
– А барышня сама учили, - был ответ.
– Попить бы. Дашь? Холодненького бы… – коротко спросил я.
– Сейчас же, вашескородие! – прямо как прирожденный денщик, выпалил кузнец, обрадованный тем, что не сержусь, и через полминуты принес отменного, шибающего в нос квасу.
Я выпил залпом, а хорошенький медный черпачок, явно сработанный самим кузнецом, приложил к болезненной шишке. Духу во мне прибавилось
– Что ж вы со мной делать-то собирались, расскажи-ка, – вопросил я, уже представляя себе с улыбкой, как бы и куда они меня «оттащили».
– Да думали в ночь к нашим воинам отнести да рассказать о хранцах… Не взыщите, ваше благородие. Думали, что важный хранц по всему виду, – опустив голову, доложил кузнец.
– Значит, взяли бы «языка» и принесли в доказательство, – усмехнулся я. – Очень дельно. Так ведь не близко же наши части.
– Управились бы, – так решительно и уверенно отвечал кузнец, что зла на него более никакого держать было невозможно.
– Были бы вы солдатами, дали бы вам награду – медаль, – весело похлопал я кузнеца по плечу и хотел было добавить: «а за промашку – розог», но не стал смущать молодца вновь.
– Так мы ж не за медаль, – виновато отвечал кузнец, чем еще более восхитил меня.
– Ну веди меня на свет Божий, там виднее станет, что нам дальше делать, – велел я.
– Да тут вот прямиком, не ошибетесь, ваше благородие, – указал дорогу кузнец.