Три сердца, две сабли
Шрифт:
Де Шоме разъярился, выкрикнул угрозы, кои Евгений отказался повторить (именно их он услышал первыми и бросился выяснять, что происходит) и, кинувшись вслед за барышней, схватил ее за руку. Знал бы он, на кого напал! Полина Аристарховна только слегка поворотилась и тут же задала свободной рукой такую оплеуху мерзавцу, что тот скатился по лестнице вниз.
На шум и грохот прибежало двое егерей. Де Шоме, вышед из себя, кричал: хватать барышню и сечь на конюшне. Но присные его не успели кинуться вослед ей: пред ними вырос лейтенант Эжен-Рауль де Нантийоль с пистолетом в руке. Он твердо пообещал,
В бешенстве де Шоме заорал и на Евгения не лезть не в свои дела, не путаться у него под ногами и прочее-прочее. И вдобавок назвал его таким словом, после коего вызов негодяя на дуэль стал неминуем и безотлагателен.
– Вижу, вы весь наливаетесь праведным гневом, – верно приметил Евгений, завершая свой рассказ. – Прошу вас, не нагнетайте противостояния. Довольно одной вашей демонстрации во дворе. От этого мерзавца всякое можно ожидать… а нам еще с вами драться.
Я глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе холодное спокойствие.
– Ну и денёк, право! – только и выговорил.
– Я бы на вашем месте даже порадовался немного, – снова съехал в свое патентованное лукавство Евгений. – Де Шоме – нехудой стрелок. У вас появляется шанс избавиться от меня и продолжить свои изыскания.
А ведь только что он призывал меня к спокойствию!
Но я сдержался.
– В таком случае вы не сможете сдержать клятву закончить поединок со мною, – собрав в кулак все свое хладнокровие, резонно заметил я.
Евгений улыбнулся, аки мудрый змий… и развел руками:
– Вы правы: ну и денёк! – и он перешел на едва слышный шепот: – Теперь, чтобы убить вас, мне придется заранее убить офицера, присягавшего на верность моему императору.
Мы переминались уже у дверей моей постоялой комнаты.
– Вот что скажу я вам, Евгений! – осенило вдруг меня. – Все, что с вами произошло здесь, в этой усадьбе – то что вы благородно защитили русскую Герсилию и теперь вынуждены стрелять в дрянного офицера, пусть и присягнувшего императору, – что все это есть, как не ваша плата за кров, тепло, хлеб и всеобщую любовь, щедро предложенные Россией вам и вашей матушке в тяжелую пору жизни… Разве сие не Провидение, посылаемое Богом, в коего вы так мстительно отказываетесь теперь верить? На вашем месте я бы не пошел воевать против страны, вскормившей вас. Как-нибудь отговорился бы. Остался бы в Гишпании, что ли. Или же в Италии.
Евгений похолодел взором и побледнел ликом:
– Император Александр предал моего императора и стакнулся с Англией, которая еще и вам насолит за шиворот,– прошипел он на чистом русском наречии. – К тому же ваш император прямо оскорбил моего, отказав в руке своей сестры, великой княжны Екатерины Павловны. Вот если бы мой император породнился с вашим двором, нашей дуэли и быть не могло… не говоря уж о войне. Я готов обсудить с вами политику, но в другой обстановке. Честь имею. Встретимся, как только час первой дуэли наступит.
Евгений круто развернулся уйти… но вдруг задержался еще на пару мгновений и вновь столь же искусно переменился в лице, на миг дружески просияв.
– И будьте настороже, Александр, – дал он мне совет. – Де Шоме – опытный мародер. Ему нужны только золото и драгоценности. Он вспылил, но сейчас присмирел на время и раздумывает, как лучше поступить. Он увидел, что угрозами и даже силой из хозяйки и ее верных слуг не выбьешь признания, где спрятаны самые важные ценности. Не мытьем, так катаньем он попытается до них добраться как можно быстрее. Не исключено, что он попытается использовать вас… Еще до дуэли.
– Он рискует немедля нарваться еще на одну дуэль, – ответил я.
– Что ж… Тогда он попал, как кур в ощип, – усмехнулся Евгений. – Не смотрите на меня столь грозно, Александр. Я был уверен, что, раз уж ваш конь остался на конюшне, вы все это время находитесь поблизости и появитесь в нужную минуту. Я ведь и вашего чистопородного коня уберег от увода… На него де Шоме прицелился первым делом.
Я остался стоять опешивший… Ни дать ни взять, в мое отсутствие Евгений успел взять на себя роль Ангела-хранителя. Чего было еще ждать от него и заодно от де Шоме?
Обстоятельства даже в самое ближайшее время грозили сложиться самым непредсказуемым образом, и я решил поскорее закончить донесение, введя в него важные поправки и дополнения, после чего немедля снестись с кузнецом, дабы, ежели не он сам, так какой-нибудь еще верный и отважный «лыцарь королевы» из его дружков мог поспешить с донесением к расположению моей части.
Но едва я вошел в комнату и закрыл дверь, едва пристроил уже надоевшую уздечку на спинку стула и, достав из-за пазухи слегка помятый лист, взялся разворачивать его, как раздался осторожный стук в дверь. Вновь пришлось лихорадочными движениями прятать обратно мой секрет, а затем принимать вид куртуазный и в меру виноватый. Сердце мое заколотилось, норовя выпрыгнуть из груди, – я подумал, что стучится с требованием объяснений сама Полина Аристарховна, не побоявшаяся пройти через дом без надежного сопровождения.
Устремившись к двери и распахнув ее, я, однако, увидал перед собой французика в конноегерской форме. Вид у него был на удивление не угрожающий, а даже заискивающий.
– Господин лейтенант, – обратился он ко мне с полупоклоном.
– Что тебе угодно? – как раз свирепо и угрожающе вопросил я.
– Господин капитан просит вас оказать ему честь составить ему компанию за обедом, – проговорил француз, стараясь не встречаться со мною взглядом. – Стол уже накрыт. Господин капитан очень надеется на вашу любезность.
Первым моим желанием было задать сему посланнику хорошего пинка, чтобы полетел он пушечным ядром прямиком к своему начальнику. Однако я успел уразуметь, что Провидение предоставляет мне возможность сыграть с капитаном более умную партию и даже что-то вызнать у него.
– Что ж, я готов, – принял я приглашение немедля.
Французик облегченно вздохнул и взялся быть моим герольдом.
Путь был мне уже знаком – он вел прямо в роскошную «императорскую» комнату, где не так уж давно я простился с предыдущим капитаном. Теперь картина была тою же самой, за исключением блюд, расставленных на бюро, и самого «постояльца».