Три сердца, две сабли
Шрифт:
Я решительно шагнул из темного узилища и… вновь остолбенел.
– А сей кто таков?! – вырвалось у меня невольно при виде столь диковинного персонажа, молчаливо привалившегося к бревенчатой стене.
– Лыцарь, – смущенно отвечал кузнец.
Я и сам видел, что «лыцарь». Тот самый нобиль, что почудился мне пред потерею чувств древним призраком! Полный рыцарский доспех, богатый и попросту роскошный, подогнанный во всех частях, где нужно начищенный и отшлифованный до зеркальной чистоты, поблескивал выпуклостями своими в редких лучах солнца, добиравшихся снаружи в сие явно потайное место. Не хватало только плюмажа, а так хоть сейчас облачайся и – на рыцарский турнир ради благожелательного взгляда Прекрасной
– И откуда у тебя сей железный маркиз? – вопросил я… и догадался прежде, чем кузнец решился поднять взор и ответить: – Неужто сам сковал?!
– Собственными вот сими руками, ваше благородие, – робко улыбнулся кузнец и, кажется, покраснел.
– А по какому же образцу?
– В книжке подсмотрел…
– Владелец усадьбы заказывал тебе?
– Никак нет, – ответил кузнец и вновь потупился.
– Неужто Полина Аристарховна?! – изумился я, тотчас себе представив, как решительная от роду молодая хозяйка, начитавшись романов о старинной жизни, вознамерилась немедля воплотить в жизнь воображаемые ею картины.
– Никак нет, – мотнул головою кузнец. – Сам дерзнул…
– А тут что еще за диковина?! – поразился я еще одному предмету, который сразу не приметил.
Похож оный был на небольшую пищаль, эдакое орудие-игрушку.
– Пищаль, ваше благородие, – подтвердил мою догадку кузнец. – Креплю к наручу брони.
– Рыцарь с пушкой! – обомлел я. – Так то ж не рыцарь уж, а орудие самоходное… Эх, Пашка, поздно ты на свет родился! Ты бы в старинное время всех рыцарей победил, и трубадуры про тебя песни бы по всему свету распевали.
Пашка уразумел мою похвалу по-своему, поднял на меня глаза и взмолился:
– Ваше благородие! Христом Богом молю: не открывайте моей тайны. Ни барину, ни барышне! Никому! Сей лыцарь есть тайна всей моей жизни!
Что за место было сие Веледниково! Здесь всякий мог похвалиться необыкновенной тайной «всей своей жизни»! Много позже, сделав выводы из рассказов самой Полины Аристарховны, представил я себе «житие» молодого кузнеца. Оказалось, то он сам, а вовсе не молодая и деловитая хозяйка, начитался до одури старинных романов про подвиги «лыцарей» во имя Прекрасной Дамы. И что же! Он вообразил себя ни кем иным как куртуазным рыцарем, коему суждено прославлять имя своей госпожи. Кузнец Пашка был не только беззаветно предан своей госпоже, но и, как можно было теперь легко догадаться, без ума в нее влюблен. И тайна сия была почище тайны «железного маркиза», прятавшегося в черной, закопченной кузне. Кузнец мечтал себя славным «лыцарем», побеждающим соперников на турнире в виду своей Прекрасной Дамы. И как видим, грезил не то чтобы совсем бесплодно. Блестящий доспех был уже готов! Оставалось найти доброго коня, замок и турнир. Впрочем, покажись он сейчас в сем ослепительном доспехе на глаза молодой госпоже… и при пищали, так, пожалуй, впечатление мог бы произвести на нее не меньшее, нежели свалив противника на турнире.
– Значит, готовишь Полине Аристарховне сюрприз… или ее батюшке, – поддержал я затею кузнеца, в ту минуту полагая в доспехе лишь удивительный подарок.
Кузнец вжал голову в плечи: слово «сюрприз» его напугало изрядно.
– Неожиданный и приятный подарок… – перевел я.
– Ежели оказия придется… – совсем застыдился он.
– Плюмажа не хватает для парада… Перьев. А так положительно прекрасно.
– Штраусовые надобны, никакие иные, – со знанием дела пробурчал кузнец. – Где ж их взять-то?
– Коли, опять же, оказия придется, сам тебе их привезу вместо медали, – пообещал я: мне нужно было теперь вдохнуть в кузнеца решимость на настоящие великие дела, а не на мечтательные рыцарские игрища.
– По гроб жизни обязан буду, ваше благородие! – и впрямь, как от огнива весь воспламенился кузнец. – Я и сабельки славные ковать умею. Могу вам такую выковать – загляденье!
– Всему свое время, – весомо сказал я. – А нынче время тебе для настоящего подвига. Притом подвига куда менее трудного, нежели тот, что ты уже раз затеял, подкараулив тут меня. Я ведь не из праздного любопытства искал кузню и тебя самого… да попался в ловушку. Сейчас я допишу донесение и пошлю тебя с ним в наше расположение. Бумажку, чай, легче и быстрее донести, нежели человечье тело пяти пудов. Живо и управишься. Только вот допишу. Грифель со мною, в минуту закончу.
Кузнец вперился в меня и будто хотел дырки во мне просверлить взором.
– Ваше благородие, никак сейчас не можно! Только когда смеркнется и хранцы, даст Бог, напьются и угомонятся, – с неимоверной мукой в голосе выговорил он.
– Они и так мирные. И капитан их добряк… и пьян уже совершенно. Я сам прослежу за неприятелем, – с некоторым недоумением сказал я, не веря, что кузнец так живо остыл к настоящим подвигам, попав впросак с «языком».
– Так нет уж никакого капитана, – огорошил меня кузнец. – Приказ какой-то подоспел, и подались дальше они. А на их место успели уж иные наступить. Ентих поменьше будет, но злые они. Вороватые черти! Их начальник-то успел нашу барышню обидеть, так тот другой, оставшийся хранц, вступился и страху один против всех навел… Я бы сразу того начальника убил, кабы та обида на моих глазах приключилась.
Я слушал кузнеца и весь холодел: какие важные и опасные события я пропустил, отлеживаясь тут в холодке да тени на мягком сене. Как теперь мне оправдаться?!
А кузнец продолжал:
– Покуда там немного улеглось, мы сюда с братом и поспешили… а что поспешили… только гадать, что с вами делать при новой-то беде. Добро, что само разрешилось. А тепереча сам Бог велел обратно податься да хозяев при случае оборонить, ежели что…
Стыд заливал мою душу: меня не оказалось при Полине Аристарховне, возможно, в самую трудную минуту… а вот Евгений оказался как раз на месте! Теперь все лавры – ему! Да что лавры, будь они прокляты, разве на них свет клином сошелся?!
– Живо веди меня в дом! – скомандовал я и едва не бегом выбрался на свет.
Кузнец с братом едва поспевали за мной и по пути срывали с меня приставшие к помятому мундиру соломинки и сухие травинки.
Солнце перевалило уж из зенита на западный склон небосвода.
– Сколько ж времени я тут у тебя, разбойник, провалялся без дела?! – рявкнул я на кузнеца, не в силах сдержать чувства. – Который час уже?
– За полдень будет, – виновато отвечал кузнец.
Тут только вспомнил я о своем брегете, отцовом презенте мне на совершеннолетие, коим я гордился и берег, как зеницу ока. Судорожно сунул я пальцы в потайной кармашек, сделанный особо и вздохнул с облегчением… и куда большим уважением проникся к кузнецу. Вынул часики, откинул крышку, глянул: ба! уж скоро три пополудни! Выходит, я больше отсыпался от крепкой настойки, нежели контуженным без чувств и смысла валялся на сене!
Я чуть не застонал… Но стоном делу не поможешь – надо было безотлагательно придумать новую, еще более неслыханную сказку, дабы поразить ею вожака новой орды завоевателей.
– И не забудьте оба, что отныне я опять хранц, французский офицер, – предупредил я молодцов на ходу. – Полине Аристарховне пока ни слова! Не то большой беды и вовсе не оберешься!
– Как мертвые, молчать будем, ваше благородие! – заверил кузнец.
– А вот сие рановато, вы пока живые нужны для разумных подвигов! – строго предупредил я.