Три сердца
Шрифт:
Тынецкий покраснел.
— Правда?.. Я глубоко тронут, тем более что для меня это было так важно.
— Пан Полясский говорил мне, чтобы я как можно чаще вытягивала вас в Варшаву… Разумеется как родственника. Ну, а пани Иоланта не скрывает своей симпатии к вам, и вы не могли этого не заметить.
— Тоже приятно, — произнес он как-то безразлично, — но это для меня не имеет значения.
— Почему? Пани Иоланта очень красива и пользуется огромным успехом.
— Я не возражаю и желаю ей еще большего.
— Она вам не нравится?
—
— Она много говорила со мной о вас и интересовалась вашим характером. — Кейт рассмеялась. — Спрашивала, не женаты ли вы. Ох уж эти женщины! Ни талант, ни высокая духовность и живой ум не охраняют их от главного интереса всех женщин. Жизнь и еще раз жизнь, проблемы брака, дети, любовь, развод.
— А вы… вы в этом смысле считаете себя исключением, — спросил Тынецкий после минутного колебания.
Кейт задумалась.
— Если быть честной, то в определенной степени да.
— Вас вообще этот вопрос не интересует?
— Во всяком случае меньше, чем других женщин.
— Не понимаю… не понимаю… — начал он, но замолчал.
— Что вы хотите сказать?
— Нет-нет, ничего важного, по крайней мере, ничего нового, поэтому позвольте мне не говорить об этом.
— Не беспокойтесь, — улыбнулась она, — я не занимаюсь террором и не стану заставлять вас.
— Я не сомневаюсь в этом.
Они вошли в большой магазин, где Кейт сделала несколько покупок.
— Возможно, вас удивит, — сказала она, когда они снова оказались на улице, — что за этими мелочами я ходила так далеко, но зато сэкономила почти два злотых.
— Так, значит, вам действительно сложно с таким… бюджетом? — поинтересовался вроде безразличным тоном Тынецкий.
— Вовсе нет, — энергично запротестовала Кейт, — его вполне достаточно.
Коснувшись щекотливой темы, им обоим стало неловко, однако Кейт сказала:
— А вы вспомните, что у меня всегда было сильно развито чувство бережливости, а еще прошу принять во внимание, что я никогда не была богатой и привыкла ограничивать свои потребности до необходимого минимума не хуже вас, так что такое положение для меня не трагедия.
— Я помню и знаю вас, — произнес он, обращаясь как бы к себе.
— Если мы уж затронули эту тему, то я должна рассказать вам, что наш прошлогодний разговор я передала моему мужу, и, насколько мне известно, он принял ваши условия.
Кейт сознательно говорила неправду, хотя знала, скорее, могла догадываться, что Гого опять наделал долгов. Но поскольку она думала, что эти долги не превышали маленьких сумм, и так как у нее не было никаких доказательств своих предположений, она считала позволительным для себя сказать полуправду.
Так как он молчал, она спросила:
— Я полагаю, что и у вас есть какие-то сообщения от ваших информаторов?..
Мне жаль, что вы так относитесь к этому вопросу. Поверьте, что мои, а скорее адвоката Гимлера информаторы вовсе не шпионы, не тайные агенты, а просто его коллеги, с которыми он поддерживает отношения. Вы… ваш муж ведет очень экстравагантный образ жизни, и ничего удивительного, что в Варшаве говорят об этом. Так и до меня доходят сведения. Вы осуждаете меня, что я просил следить за вашим мужем?
— Я не осуждаю вас совсем.
— Но осуждали, — произнес он с горечью. — Может быть, я заслужил, но даст Бог, вы когда-нибудь убедитесь, что своими действиями я не запятнал своей чести и они не повлияли на мою лояльность.
— Я верю вам, — ответила она.
— Я не знаю, как выразить вам мою благодарность.
— Мне кажется, это не явилось для вас неожиданностью. Насколько мне известно, всегда и все верили вам.
— Это другое дело. В Прудах мне было положено, а то, что даете мне вы, представляется кредитом, и кредитом, который, возможно, никогда не выплатится.
Последние слова прозвучали с такой грустью, что она удивленно посмотрела на него. Он шел с поднятой головой, вроде тот же, но черты его заострились, как бы застыли. И вдруг она вспомнила слова Иоланты: «Находясь рядом с этим человеком, чувствуешь себя так, точно стоишь перед закрытой дверью, за которой царит абсолютная тишина, хотя знаешь, что там происходят какие-то бурные, мощные трагические события, какая-то борьба гигантов. Выломала бы эту дверь, да сил не хватает».
Еще в полдень эти слова показались Кейт почти комичными в своем пафосе, который в сравнении с сохранившейся в памяти фигурой Матейки, аккуратного и прямого в своем френче и высоких сапогах, Матейки, исполняющего мелкие поручения в имении, должен был приобрести карикатурный вид.
И вот впервые Кейт спросила себя: «Что с ним происходит? Кто этот человек?»
И сразу же поняла, что не знает его совсем, что для нее эта дверь так же наглухо закрыта, что за этой дверью действительно происходит нечто потрясающее, что действуют там силы с нечеловеческим напряжением. Невольно память подсказала целую галерею знакомых лиц в поисках сравнений. Нет, ни в одном она не нашла объяснения или хотя бы указания для раскрытия тайны этого человека, но знала она только, что это не Матей из имения, не наследник Прудов, не черствый резкий пан, который диктовал ей условия содержания, когда Гого лежал у себя в комнате пьяный, не близкий родственник, который так понравился ее знакомым. Ни с кем из понимаемых ею людей сравнить его было невозможно.
Ей показалось, что она должна, что ей необходимо прикоснуться рукой к этой двери, и она сама откроется, но одновременно ее охватил страх перед тем, что ее ждет за ней, перед чем-то неопределенным, таинственным, парализующим и опасным, как пожар, как водопад, как сплетения лиан в джунглях.
Она попыталась осознать, какие его слова, какой тон вызвали в ней это дивное и такое сильное впечатление, но не смогла. Возможно, это были не слова, не звуки, возможно, просто какие-то не поддающиеся объяснению токи, какие-то проявления, нереальные и туманные, но потрясающие.