Три сердца
Шрифт:
После разговора с тетушкой, которой снова занялись врачи, Кейт пришлось провести несколько часов с многочисленной родней, выслушивая сплетни тети Клоси и тети Бетси, касающиеся совершеннейших пустяков, жалобы дядюшки Анзельма на боль в желудке и простодушные шутки генерала Недецкого. Потом приходили посмотреть на нее управляющий Бартоломейчик, винокур Шельда, старый мельник Кунке и другие работники. Приехал даже живший в Скорохах старичок Бернацкий, привезя двух своих подрастающих племянниц, которые
Весть о ее приезде добралась, разумеется, и до слуг в усадьбе. И куда бы Кейт не пошла, везде ее встречали теми радостными улыбками, к которым она давно привыкла.
После раннего сельского обеда Кейт предложила Тынецкому прогулку.
— Погода хорошая, и поездка на санях будет замечательной. Вы бы не захотели подышать свежим воздухом?
— С большим удовольствием. Сейчас распоряжусь, чтобы запрягали.
Спустя четверть часа кучер подал маленькие высокие сани, запряженные парой каурых лошадей, усадил Кейт и Тынецкого, укрывая им ноги меховой накидкой, и подал Тынецкому вожжи. Кони пошли резвой нетерпеливой рысью.
— Если вы не возражаете, мы поедем через Комерчицы и Скорохи, а вернемся через лес и Красы.
— Замечательно, — ответила она весело, — я люблю эту дорогу, над оврагами очень красиво, но я надеюсь, что вы не потеряете меня на каком-нибудь повороте?
— Можете быть спокойны. Я немногое умею, но лошадьми управляю надежно. С вами в повозке буду особенно внимателен.
Роджер дернул вожжи и сразу же за воротами ловко завернул на полевую дорогу.
— Год не ездила на санях, — говорила Кейт, — хотя очень нравится, но в Варшаве никогда нет снега. Как только нападает, его уберут за пару часов. Я так рада, что приехала в Пруды.
— Вам больше нравится в деревне, чем в городе?
— Не знаю, скорее нет. В городе несравненно больше впечатлений.
— И более близкий контакт с миром, — подсказал он, — с разными людьми, с культурой. Самым большим достоинством города для меня является кино и театр. Во время моего последнего пребывания в Варшаве не было и дня, чтобы я не побывал в кино или в театре.
— Значит, некоторые спектакли вы смотрели несколько раз?
— Вы правы. На «Венецианского купца», например, я ходил семь раз.
— На премьере мы оказались вместе, и насколько я помню, вы были не в восторге?
— Это правда, — признался он, — мне не понравились режиссура и подбор актеров на некоторые роли, но сама вещь! Это шедевр! Я преклоняюсь перед Шекспиром.
— Я думаю, что это повод основать свой театр в Прудах. В восемнадцатом веке Тынецкие часто приглашали странствующие труппы из Италии и Франции.
— Я собираюсь решить этот вопрос проще, — улыбнулся он. — Проще, дешевле и современнее. У меня есть желание поселиться в Варшаве.
— Вы?.. Это было бы замечательно! — воскликнула Кейт.
Он пристально посмотрел на нее и умолк.
Кейт слегка смутилась. Она корила себя за эту несдержанность, которая могла быть истолкована им по-разному: в лучшем случае это восклицание удивило бы его, а его молчание могло означать, по крайней мере, что даже при реализации своего намерения он не собирается поддерживать с ней и Гого близких отношений. Следовало сгладить это впечатление.
— Направо это поселок Жондки? — спросила Кейт.
— Нет, Жондки мы уже проехали. Это Цегельнице.
— Ах, да, как же я могла забыть. Здесь два года назад молнией убило двух братьев Колачко.
— Да, их убило в тот момент, когда они воровали яблоки в саду старой Мартыняк.
— А позже распространилась легенда, что Мартыняк — колдунья. Она по-прежнему лечит своими травами?
— Нет, ее не стало год назад.
Снова воцарилось молчание. Они выезжали на довольно крутой пригорок. Лошади шли шагом.
Неожиданно Тынецкий спросил:
— Почему вы сказали, что было бы замечательно, если бы я остался в Варшаве?
Ей уже хотелось ответить что-нибудь официальное, но она передумала.
— Потому что… мы бы виделись чаще.
— И… — спросил после паузы Тынецкий, — и я могу поверить, что для вас это было бы хоть в самой малой степени важно?
— Должны верить. Вы симпатичны мне, и мне приятно ваше общество.
Он ничего не ответил, Кейт только заметила, как сжалась его рука, державшая вожжи.
— Ведь мы же, — продолжала она уже свободнее, — родственники. Тынецких из Восточной Польши я почти не знаю, а Помянув из Волыни вообще не знаю. Вы, кажется, тоже.
— Да.
— Ну, вот, — усмехнулась она и шутливо добавила: — Тогда мы должны в более узком кругу развивать семейные узы.
— Долгое время я не мог избавиться от мысли, что вам неприятно, что я ваш кузен.
— Ну, что же вы снова! — возмутилась она искренне. — Наоборот, я ценю вас, я очень вас ценю.
— Можно ли ценить того, кто… смешон? — спросил он глухо.
— Смешон? Но вы никогда не были для меня смешным!
— Никогда?
— Даю вам слово.
— Я не был смешным и тогда, когда ваш… настоящий муж насмехался в вашем присутствии над моими стихами? Никогда не забуду, как ему было весело в тот момент.
— Но если вам так врезалось в память то происшествие, то вы должны помнить также, что мне вовсе не было весело, и я не потешалась над вашими стихами, а наоборот: мне было стыдно за бестактность Гого и его развлечение.