Три Учебника Успеха
Шрифт:
Ю.В. Манн о 1830 годе пишет: "А в февральской и мартовской книжках журнала без подписи появилось первое гоголевское прозаическое произведение "Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания), рассказанная дьячком Покровской церкви". Эта повесть, по-видимому, и открыла Гоголю двери новой службы - в Департаменте уделов. Гоголь писал матери, что своим теперешним местом он "обязан своим собственным трудам". И позднее: "...одна из статей моих доставила мне место, ныне мною занимаемое". В то время "статьей" называли разные произведения, в том числе и художественные (повесть, рассказ и т. д), так что Гоголь мог подразумевать и свой "Вечер накануне Ивана Купала". В таком случае он впервые на своем опыте убедился в силе воздействия писательского слова,
"...Прошение Перовскому было подано 27 марта 1830 года. В тот же день прошение подписал начальник II отделения В. И. Панаев. (...) Панаев, кстати, не только чиновник, но и известный писатель, автор многочисленных идиллий - "человек очень хороший, которого в душе я истинно уважаю""... [Манн Ю. В. С. 184].
"Документ, подписанный Павлом I, так называемое "Учреждение", гласил, что Министерство уделов подчиняется непосредственно высочайшей власти (...) Против вмешательства общей администрации официально возражал Д. Трощинский, бывший (в 1802-1806 гг.) четвертым министром этого учреждения. Прямая зависимость от двора, близость к царю, возможность, как сегодня говорят, "выйти" на царя - все это Гоголю должно было прийтись по душе" [Манн Ю. В. С. 185].
Появились частные уроки, работа преподавателем... Такая среда как-то в большей степени способствовала написанию "Вечеров на хуторе...", чем работа писцом в департаменте. "Вечера..." принесли известность, признание талантливости. "Ревизор" и "Мертвые души" - признание гениальности. "Письма..." ("Выбранные места из переписки с друзьями") вызвали критику с разных сторон, но ведь до сих пор читают, обсуждают, анализируют...
Отметим, судьба Н. Гоголя ставит на рассмотрение и возможность существования "обратного" закона успеха: (не опубликовывай, а) "Вовремя осознай излишнесть написанного". Однако, если рассматривать судьбу (сожженной) второй части "Мертвых душ", то нужно признать, что все же перед второй частью была первая. А перед первой - "Ревизор", а еще ранее "Вечера..." (перечислять все произведения Н. Гоголя здесь, наверное, неуместно). Да и вторая часть "Мертвых душ" не исчезла полностью: остались воспоминания, черновики...
Небольшое дополнение относительно значимости публикаций для жизненной траектории Н. Гоголя. 27 марта 1830 года Н. Гоголь адресовал в Министерство уделов заявление о приеме в состав сотрудников. Февраль-март 1830 года - публикация "Бисаврюка". Однако с 15 ноября 1829 года до 25 февраля 1830 года Н. Гоголь успел поработать (послужить) в департаменте государственного хозяйства и публичных зданий министерства внутренних дел. Видимо на этом месте работы проявил он себя неотрицательным образом, "показал" себя, а "зарекомендовавшему себя" помогать легче; в итоге могли сработать не только публикации, но и семейные связи; впрочем, (семейные) связи - сами по себе - вряд ли смогли бы ввести его в круг В.А. Жуковского и А.С. Пушкина (на этой "траектории" все же требовались в первую очередь не связи, а публикации).
"...Шлиман недолго задержался в Стране Восходящего Солнца. Маленький английский пароходик повез его в Сан-Франциско.
Переезд длился пятьдесят дней. В пути Шлиман вспомнил давнишний разговор с одним знакомым англичанином. Шлиман рассказывал о своей первой американской поездке. Дойдя до заседания конгресса, Шлиман слово в слово повторил своему собеседнику речь Кошута. Пораженный его памятью, англичанин воскликнул:
– Стыдно вам повторять чужие речи! У вас достаточно способностей, чтобы произносить и писать свои.
С тех пор Шлиман особенно тщательно стал вести дневник. Но печатать эти писания было бы смешно: кому интересен дневник заурядного человека?
Теперь другое дело. Он объехал весь мир, он много видел и многому научился. Дневник путешествия по Китаю и Японии может найти благосклонных читателей. В тот день, когда на горизонте появились берега Америки, в портфеле Шлимана лежала рукопись книги. Она была написана по-французски - не все ли равно ему было, на каком языке писать!" [Мейерович М.Л. С. 63].
Следует ли позволять традиции или перфекционизму (стремлению к совершенству) становиться препятствием
Ведение Г. Шлиманом дневников, написание им писем трансформировалось в написание книг. "В 1869 году одновременно в Париже и Лейпциге вышла книга, вызвавшая в ученом мире взрыв возмущенных насмешек. Все в ней возбуждало предубеждение, начиная с еретических утверждений, наполнявших каждую ее страницу, и кончая отсутствием ученого звания перед именем автора. Книга называлась: "Итака, Пелопоннес и Троя. Археологические исследования Генриха Шлимана". Это был дневник путешествия, обильно наполненный различными учеными отступлениями и ссылками. Автор взял на себя задачу опровергнуть едва ли не все данные древнегреческой археологии. (...) Интересно, что большая часть выступлений против книги Шлимана содержала не критику его утверждений, а насмешки над его слепой верой в Гомера, в предание, в вещественность легенд. Высмеивали его самонадеянное "я": вся книга подчеркнуто написана от собственного имени. Высмеивали его детское увлечение сказками" [Мейерович М.Л. С. 82].
О трансформации писем Н. Гоголя в его книгу "Выбранные места из переписки с друзьями" И. Золотусский пишет: "Он решился на обнародование своих писем, причем это были письма сугубо семейные, личные, частные, интимные. "Выбранные места" открывались "Завещанием" Гоголя, и не завещанием литературным, условным, (...), а прямым завещанием человека, который перед смертью исповедуется и дает распоряжение о своем имуществе, о долгах и т. п. Такой откровенности никто до Гоголя в русской литературе себе не позволял. Пушкин в письмах совсем не тот, что Гоголь: для него переписка с близкими не литература, а быт, Пушкин еще держится традиционного классического представления о литературе как о чистом творчестве, где творец преображается, сохраняя себя, выступает под другими именами. Гоголь как бы срывает и этот последний покров условности: он выходит со своей обнаженной душою, допускает читателя в свою душевную жизнь" [Золотусский И.П.].
Приведенные примеры показывают, что в ряде случаев сомнения (по поводу ценности, актуальности, перспектив положительного приема публикой, учеными, критикой и т.д.) и Г. Шлиман, и Н. Гоголь решали в пользу опубликования. Что помогало им принимать такие решения? Расчет? Интуиция? Проницательность? Прозорливость?
Обратим внимание уважаемого Читателя и на несколько случаев сожжения Н. Гоголем своих работ. Может быть и эти случаи - результат проницательности, прозорливости?
В обширном архиве Г. Шлимана наверняка хранятся труды, от публикации которых он воздержался. Выше упоминался случай публикации Генрихом Шлиманом книги на основе дневников. Возможно (как версия), имело место уничтожение Г. Шлиманом части дневника (характеризуя дневниковые записи Г. Шлимана в период его путешествия с 01 октября по 14 декабря 1846 года из Петербурга в Западную Европу и обратно, И.А. Богданов пишет: "Г. Шлиман вел дневник и на обратном пути, но страницы этого дневника почему-то (и неизвестно, кем) вырезаны..." [Богданов И.А., 2008 а. С. 116]).
Подводя итог изложению здесь данной темы, дополнительно отметим, что и Г. Шлиман, и Н. Гоголь не останавливались, в определенных случаях, перед публикацией своих произведений за свой счет. [Манн Ю. В. С. 157] [Вандерберг. С. 208]. Видимо, у каждого из них для каждого такого конкретного случая имелись основания (опыт? интуиция?) полагать, что преимущества от публикации превзойдут затраты.
К писательскому успеху М. Горький шел долго, в каком-то смысле - органично. Еще будучи совсем юным он ощутил потребность в письменном изложении полученных знаний и впечатлений. "В лавке становилось всё труднее, я прочитал все церковные книги, меня уже не увлекали более споры и беседы начетчиков, - говорили они всё об одном и том же. Только Петр Васильев по-прежнему привлекал меня своим знанием темной человеческой жизни, своим умением говорить интересно и пылко. Иногда мне думалось, что вот таков же ходил по земле пророк Елисей, одинокий и мстительный. (...) Однажды я сказал старику, что иногда записываю его речи в тетрадь, где у меня уже записаны разные стихи, изречения из книг; это очень испугало начетчика, он быстро покачнулся ко мне и стал тревожно спрашивать: