Три версты с гаком
Шрифт:
Она отпустила лодку и поплыла к берегу. Ее намокшая белая косынка соскользнула с головы, но она даже не заметила. И тогда Артем прыгнул с лодки, зацепив ногой удочку. В несколько взмахов он подплыл к медленно опускающейся на дно косынке, подхватил ее и припустил за девушкой.
Заметив, что он ее преследует, Таня изо всех сил замолотила руками и ногами по воде, но Артем быстро догнал ее. Полные загорелые ноги мельтешат у самого лица. Артем не удержался от соблазна и поймал ее за пятку.
— Я закричу... Отпусти сейчас
Лицо у нее очень испуганное, глаз не видно — мокрые волосы облепили лоб, щеки.
— Я не знал, что ты воды боишься.
— Когда я увидела, что ты плывешь сзади, мне вдруг стало страшно, — немного успокоившись, сказала Таня. — Вода, вода... Берег далеко, кругом ни души... Наверное, так чувствует себя человек в океане, когда его преследует акула...
— Это я — акула?
— Не плыви, пожалуйста, за мной, — попросила она.
То и дело оглядываясь, она поплыла к берегу. Черный, лоснящийся купальник то показывался над водой, то исчезал. В глазах еще притаился страх, губы сжаты. Артем видел, как она вышла на берег. Повернувшись к нему спиной, отжала волосы. Сверкающие капли упали на траву. Стройная, с закинутыми вверх руками, она стояла на берегу, с головы до ног облитая солнечным светом. Он ожидал, что она оглянется, улыбнется, но девушка, так и не оглянувшись, ушла по примятой траве к палатке, просвечивающей сквозь ольховые кусты.
Артем повязал на шею косынку, перевернулся на спину и, гладя на облака, поплыл к лодке, стоявшей на якоре.
3
Они молча сидели у костра и смотрели на огонь. Совсем рядом зудели комары, но пока не нападали. Артем то и дело подбрасывал сырых ольховых веток, и густой белый дым отгонял комаров.
— Пойду лодку на берег вытащу, — сказал Артем, поднимаясь с земли.
Большое полузаснувшее озеро примолкло. К вечеру оно всегда становилось тихим, спокойным. Огромное блестящее зеркало, отражающее закатное цебо, облака, потемневший лес. Лишь на плесе играла рыба, и большие круги разбегались то тут, то там. Артем вытащил покрытую вечерней росой лодку, поставил удочки и спиннинг к толстой сосне. Садок с рыбой привязал к осоке.
Он решил пройтись по острову. Мерцали среди высоких крон звезды — видно, тучи прошли стороной, — сиял месяц. Чуть слышно шевелились, поскрипывали ели и сосны. Ночная птица отчетливо спросила: «Кто вы? Кто вы?» И тотчас вторая с присвистом воскликнула: «Уйди-и! Уйди-и!» Из кустов выпархивали потревоженные птицы и с недовольным писком проваливались в темноту. В мокрой траве, под деревьями горели светлячки. Артем нагнулся и подобрал одного. Небольшая округлая букашка, напоминающая мокрицу, шевелила многочисленными ножками и выпячивала нижнюю часть брюшка, которое весело горело ярким зеленым огнем. Букашка и на ладони продолжала светиться. Не хотела выключаться.
Таня все в той же задумчивой позе сидела у костра. На прямых черных волосах играл красноватый
— Я сейчас думала о тебе, — сказала она. — Когда ты ушел, а костер почти прогорел и я осталась одна-одна, мне стало как-то одиноко, и я захотела, чтобы ты поскорее пришел. Я не испугалась, ничего подобного! Просто впервые подумала, что женщине необходим мужчина... Чтобы он сидел рядом, подбрасывал ветви в костер, ловил рыбу... Ты улыбаешься, а мне до сегодняшнего дня это и в голову не приходило. Я считала, что
женщины сами по себе, а мужчины... Ты смеешься надо мной?
— Дай твою ладонь!
— Зачем?
Артем взял ее руку и положил букашку.
— А теперь посмотри.
Она разжала ладонь и воскликнула:
— Светлячок!
Долго разглядывала его, то приближая к глазам, то отстраняя.
— Издали такой красивый, — сказала она, — вблизи обыкновенный червяк...
Встала и стряхнула букашку в траву.
— На них надо издали любоваться.
— Я тоже сейчас думал о тебе...
В туго натянутое полотно палатки ударялись ночные бабочки. Месяц появился среди сосновых вершин, щедро посеребрил редкие облака и снова затерялся в густых ветвях. Через равные промежутки настойчиво вопрошала птица: «Чьи вы-ы? Чьи вы-ы?»
— Почему ты засмеялся, когда я сказала, что женщины сами по себе, а мужчины тоже сами по себе? Я и сама чувствую, что рассуждаю как наивная дурочка... Но я действительно так думала. Матери и отца я не помню. Моя сестра каждый день ругается с мужем... Когда говорит о нем, у нее даже лицо меняется, становится некрасивым, злым. Мне непонятно, зачем тогда они вместе?
— Ты никогда, вероятно, никого не любила, — сказал Артем. — Мне очень приятно, что ночью у потухшего костра ты вдруг вспомнила обо мне. А если бы сейчас был день, солнце — тебе и в голову бы не пришло, что я необходим.
— Наверное, не пришло бы, — согласилась она. — Я не умею обманывать. И очень не люблю, когда меня обманывают... Не люблю — не то слово. Для меня такой человек больше не существует. Я не могу понять: зачем люди обманывают друг друга? Неужели так трудно говорить правду? Я знаю, многие не любят, когда им говорят правду... Даже ненавидят тебя за это. Но все равно лучше говорить правду, чем лгать. Это ведь ужасно, жить все время с ложью. Человек привыкает ко лжи, и она ступит у него внутри, будто второе сердце...
— У тебя, наверное, мало друзей? — спросил он.
— Мало, — сказала она. — А разве их должно быть много?
— У меня тоже мало, — сказал он. — Настоящих. Она ничего не ответила. Заколыхалось полотнище палатки, послышалась осторожная возня: раздевается.
Угли в костре подернулись пеплом, комары гудели над самым ухом.
Он встал и, отмахиваясь от них веткой, пошел вниз, к озеру.
Глава десятая
1