Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

Взобравшись на высокую гору, Артем долго стоял на неширокой, утрамбованной лыжниками площадке. Отсюда открывалась великолепная панорама: сосновый бор

разва­лила пополам прямая просека, убегающая за горизонт. Вблизи лес зеленый, мохнатый, с белыми вкрашшками берез, дальше — сизый, со сверкающими солнечными по­лянами, извилистой, заснеженной полосой Березайки, на берегах которой богатырями, будто на страже, стояли стога. На горизонте сиреневая дымка стирала грань между вершинами деревьев и небом. Далеко впереди от

леса от­делилась черная точка и медленно выползла на солнеч­ную поляну. Точка была крошечной фигуркой человека и оставляла за собой узенький, как балалаечная струна, сияющий лыжный след.

Артем сильно оттолкнулся палками, присел и помчал­ся вниз. Мелькнула запоздалая мысль, что неплохо бы­ло бы сначала проверить незнакомую, полузаметенную по­земкой лыжню... Ледяной ветер обжег лицо, с необыкно­венной легкостью проник сквозь лыжную куртку и сви­тер, сердито куснул за колени. В ушах заломило. И вдруг одна лыжа, наскочив на что-то, выпрыгнула из неглубо­кой колеи, вторая, разбрызгивая снежную крошку, за­скребла по снегу. Артема швырнуло на мчавшиеся на не­го с бешеной скоростью кусты и стволы деревьев. Глухой треск, колючая ветка больно хлестнула по лнцу, залепив глаза снегом, тяжелый удар, вызвавший радужный ог­ненный блеск, и мягкий, обволакивающий, будто сон, мрак...

2

Артем с трудом раскрыл глаза и увидел колеблющий­ся, бегущий куда-то бревенчатый потолок, из щелей ко­торого торчали сухие белые комки мха. В древесине чер­нели отполированные сучки. Они тоже куда-то бежали наперегонки. Издалека сквозь непрерывный гул при­шел ровный, монотонный голос:

— ...засыпанный снегом, лица-то не видать, одна чер­ная борода торчит. Как в одном анекдоте... сам вдребез­ги, а лыжам хоть бы что! Правда, там про галоши...

Еще не соображая, что случилось, Артем осторожно пошевелил сначала руками, потом ногами. Вроде бы це­лы. Поморгал глазами, и потолок с черными сучками послушно остановился. Однако, когда хотел повернуть го­лову на голос, потолок снова медленно поплыл, а резкая боль, будто тисками, сдавила виски, ударила в затылок, и он негромко застонал.

— Кажись, очухался... — сказал кто-то дребезжащим старческим голосом.

— Ну что, борода, память-то не отшибло? — спросил другой голос, молодой.

Над ним склонились два бледных неясных пятна. Пят­на сходились и расходились, потом, как по команде, пре­вратились в человеческие лица. Одно было стариковское, заросшее до глаз седой бородой, другое — молодое, розо­вощекое и очень знакомое... «Да это ведь Володя Дмитриенко, — узнал Артем, немного удивившись. — Зачем он здесь? И кто этот старик?..» И тут он вспомнил: ледяной ветер, треск, удар, радужный блеск в глазах.

— Где я? — слабым голосом спросил он.

— Гляди, заговорил, — проскрипел старик. — Значит, с головой все в порядке.

— Есть такая пословица: не зная броду, не суйся в во­ду, — сказал Володя. — Наскочил одной лыжей на сук, тебя и кинуло в сторону... Поставь богу свечку, что жив остался.

Артем вспомнил, как он увидел с горы черную точку, медленно ползущую по солнечной поляне...

— Сначала-то я твою лыжу увидел... — продолжал Во­лодя. — Валяется внизу под елкой. А наверху ты под сос­ной, зарывшись в сугроб, и кровь... Еще бы полежал с полчасика, и капут. Замерз бы.

— Володька-то приволок тебя, малец, на плечах... Версты две пер до сторожки-то. От ево аж пар валил.

Артем уперся локтями в жесткие нары и, чувствуя, как подкатывается к горлу тошнота, сел. В голове грохо­тали кувалды.

— Лежал бы, парень, — сказал старик. — Куды теперя торопиться?

Артем огляделся: это была избушка лесника. Толстые бревенчатые стены, грубо сколоченный стол, лавки вдоль стен. На железных костылях, вбитых в бревна, развеша­ны полушубки, ватники, одностволка с патронташем. По­среди просторной комнаты алеет красными боками желез­ная печка-времянка. Потрескивают поленья, в трубе ба­систо завывает. Старик и Володя сидят напротив на ска­мейке и с интересом смотрят на него.

— Не здешний, а с горы сигаешь не глядя, — сказал старик. — Негоже так, родимый.

Артем уже привык к его голосу, и он больше не ка­зался таким уж скрипучим.

— Как я не заметил этот сук? — пробормотал Ар­тем. — И как он попал в лыжню?

— И на старуху бывает проруха, — заметил старик.

— Я было собрался за фельдшером идти, — сказал Володя. — Уж думал, на носилках тебя придется та­щить... Машина-то сюда сейчас не пройдет. Разве что вездеход...

— Сам дойду, — сказал Артем и осторожно пощупал обмотанную холщовым полотенцем голову. В одном ме­сте повязка мокрая. Взглянул на руку — кровь.

— Куды торопишься-то? — снова сказал старик. — Отлеживайся.

— Рана на голове глубокая, дядя Леша, — сказал Володя. — Без фельдшера не обойтись.

К Артему понемногу возвращались силы. Он даже встал и, пошатываясь, прошелся по комнате. Синие и красные искры перестали мельтешить перед глазами. Вро­де бы и кувалды потише ухают в голове. Пожалуй, мож­но и на лыжи встать. Что это там Володя про лыжи да галоши толковал?..

— Говоришь, лыжи целы? — спросил он.

— Гляди-ко! — удивился старик. — Мы думали, он бревно бревном, а он все слышал...

— Не все, — сказал Артем. — Спасибо, дед, я пойду.

— Считай, повезло тебе. В прошлом году один па­рень насмерть убился. Только не с этой горы, а с другой, что поближе к Левонтьеву. Так его, сердеш­ного, тут и хоронить не стали — запаковали в цин­ковый гроб, и родственники увезли на Кавказ. Родом-то он с тех краев.

Володя помог надеть лыжи — они действительно ока­зались целыми, — подал палки.