Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

— А при чем тут выпивка? — спросил ошарашенный всем этим Артем.

— При мне ведь бутылка с этим пойлом была... Буд­то бог остановил — взял да не выпил. А коли вылакал бы, какая ведь ерунда могла получиться? Заснул бы на столе багажного кассира — это у меня заместо дивана, — и столкнулись бы пассажирский с товарняком... Сколь­ко бы покойничков на путях образовалось? Не хватило бы нашего кладбища хоронить... Утром я ушел домой и за завтраком хотел было бутылочку красного приговорить, а у меня перед глазами вся эта история... Да и Гриша покойничек... И глядеть не могу на выпивку. Веришь, та­кого у меня сроду не бывало.

Взял бутылку-то

и в отхо­жее место выкинул, чтоб и глаза, проклятая, не мозоли­ла… Поглядел бы ты, какие шары у моей бабы были!

— Представляю себе, — сказал Артем. — А ведь ты, Гаврилыч, геройский подвиг совершил: собственноручно предотвратил неминуемое крушение. Шутка сказать!

— Я ж говорю, семафор закрыл, и все... Сидел-то я рядом с Григорием и видел, как он поездами распоря­жается. А как сковырнулся он, тут я и подменил его. Тоже, нашел геройство — семафор закрыть! Вот про­шлой зимой Гаврила Сотников почтальоншу Анастасию из беды вызволил — это было дело! Анастасия телеграм­му в Левонтъево отнесла и уж в сумерках возвращалась обратно, а тут, откуда ни возьмись — волки... Штук во­семь. Дурным голосом заорала баба, вот-вот накинутся на нее, ну Гаврила и услыхал, он с делянки возвращал­ся домой. Подоспел в самый раз и топором одного, потом второго. В общем, трех порешил, а когда топор в снег от­летел, четвертого руками задушил... Остальные взвы­ли — и тягу. О Гавриле даже в газете написали... За уби­тых волков-то ему в охотохозяйстве премию отвалили: двести рублей. Ох, тогда мы с ним и погуляли... А вот в позапрошлом году у нас какой-то шальной медведь объявился, так Михей Кириллов без ружья с ним сла­дил...

— Я гляжу, у вас тут кругом герои, — сказал Артем.

— Как говорится, пока гром не грянет, не перекре­стишься, — Гаврилыч кивнул на мольберт. — Бойко ты нынче кисточкой своей махал... Говоришь, нашел че­го-то? Закончил, что ли?

— Взгляни! — Артем повернул к нему мольберт.

Гаврилыч взял настольную лампу и, щурясь от яр­кого света, долго смотрел на свой портрет. Губы его ше­велились, но слов было не слыхать. И оттого непонятно было: ругается он или, наоборот, восхищается.

Поставив лампу на стол и ни слова не говоря, он нахлобучил шапку и направился к двери. Артем озадачен­но смотрел ему вслед.

— Что заторопился-то? — спросил он. — Не нра­вится?

Взявшись за ручку двери, Гаврилыч остановился. Облезлое ухо шапки смешно оттопыривалось. Голубова­тые глаза смущенно помаргивали, рукой он тер колючий подбородок.

— Что же ты сотворил такое, Иваныч? — изумлен­но сказал он. — Вроде бы обличье-то мое, а пришей к гимнастерке погоны — и как есть на портрете важный генерал...

— Так уж и генерал, — возразил Артем. — Я на­писал русского человека, а кем он может быть: пасту­хом, плотником, инженером или генералом — какая раз­ница?

Гаврилыч топтался на пороге и не уходил. Эд стоял рядом и смотрел на него.

— Можно, я свою бабу приведу — пущай поглядит, а то она меня давно и за человека-то не считает... И еще шуряка своего — Петруху?

— Пускай приходят, — сказал Артем. — Только че­рез неделю, я к тому времени все закончу.

— Люди-то не будут смеяться, Иваныч?

— Это с какой же стати? — удивился Артем.

— Жизня человеческая, она, как ручеек весенний, течет, пробивает себе дорогу, — задумчиво сказал Гаври­лыч. — Посильнее ручей-то — он прямо норовит бежать, камни сворачивает на своей дороге, а хилый — обходит кажинный камушек, все норовит сторонкой да где полег­че... Кто же его знает, как она, моя жизня, могла бы по­вернуться, ежели бы не война? Может, сейчас не топо­ром бы махал...

— Сам рассказывал, как на фронте немцы тебя за генерала приняли... — напомнил Артем.

Эд — ему надоело стоять у двери — негромко гавк­нул, поторапливая хозяина.

— Пущай поглядят на меня, какой я есть на самом деле, — сказал Гаврилыч. — И Носкову покажи, и Юрке-милиционеру... Хорошо б и в Бологое отвезти — пока­зать бы следовало Митричу... А то Васька да Васька, а вон он какой орел — Василий Гаврилыч Иванов!

Плотник хлюпнул носом, а может быть, Артему пока­залось, и, пропустив вперед собаку, ушел.

4

В первый раз после болезни Артем снова встал на лыжи. Был ясный зимний день. Мороз без всякой злости, скорее добродушно, пощипывал нос, щеки. Когда сквозь высокие разреженные облака прорывалось низкое солн­це, снег так ослепительно сверкал, что смотреть на него было больно. Как и в прошлый раз, Артем пошел вдоль железнодорожных путей к Березайке. Блестящие рель­сы ощетинились инеем. Метель до самых маковок занес­ла маленькие елки, зато начисто сдула снег с больших деревьев. А вот и Горбатый карьер. И снова он, ставя лыжи крест-накрест, поднимается на крутую гору. Когда он с верхотуры взглянул на глубокую накатанную лыж­ню, зажатую между зелеными стенами леса и убегавшую далеко вниз, под шапкой, как раз в том месте, где шрам, вдруг стало холодно.

Трое мальчишек почти одновременно поднялись на гору. Старший из них, подождав немного, потеснил Ар­тема с лыжни.

— Пустите-ка, дяденька, — сказал он, звучно при­хлопывая лыжами. Потом, проверив, как они скользят, нахмурился и, пригнувшись, понесся вниз. Вот его вдвое уменьшившаяся фигурка вымахнула на ровное место, он притормозил и ловко развернулся на самой опушке.

Артем поймал себя на том, что ему хочется подольше потоптаться на месте, поглазеть по сторонам...

Оттолкнулся палками и уже внизу, выскакивая на просеку перед стеной леса, он стал счастливо смеяться и что-то орать глазевшим на него мальчишкам. А когда, лихо сделав разворот, остановился, все еще ощущая свист холодного ветра в ушах, громко похвалил себя:

— Молодец, Артем Иванович!

5

Уже февраль, а от Тани нет и нет письма. Почему-то Артем был уверен, что к Новому году или она сама при­едет в Смехово, или хотя бы поздравительную открытку пришлет. Когда Алексей прислал телеграмму, чтобы он немедленно приезжал на праздник в Ленинград, Артем заколебался, но все-таки не поехал, в надежде, что Та­ня даст знать о себе.

Когда-то он мечтал встретить Новый год в настоящем еловом лесу, где громоздятся сугробы, над головой мер­цают звезды, белесый Млечный Путь и луна в радужных кругах... Прямо под настоящей елкой накрыть стол и, до­ждавшись двенадцати часов, выстрелить в небо пробками от шампанского... Много раз собирался он с приятелями вот так отпраздновать, но всегда эта хорошая идея в са­мый последний момент почему-то лопалась. И вот те­перь есть бор, и шампанское, и даже стол можно в два счета сколотить. А в гости пригласить зайцев, лисиц, медведей...