Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

— А Люба приезжает?

— Кажинное лето гостит. За ягодами-грибами ходит. Бывает, по два месяца живет. Она ведь учительница. И дочка с ней. А в этом году с подружкой приезжала, внучка-то... А ты, Петенька, шоферишь? Небось началь­ника толстопузого возишь?

— Я сам начальник, тетка Степанида... А машина эта моя.

— В энту... лотерею выиграл? — ахнула Степанида,

— В прошлом году купил... Черт, тут и рессоры поло­мать недолго! — раздраженно сказал парень.

— У меня на днях

левая полетела, — заметил Артем.

— Черт бы побрал вашего председателя! — ругнулся водитель, когда «Москвич», будто паралитик, затрясся на частых и глубоких колдобинах. — В космос летаем, а до­рожку, что осталась от царского режима, не можем отре­монтировать...

— Так его, мазурика, Петенька! — засмеялась Степа­нида. — В председателях-то у нас уж который год ходит твой родной дядюшка...

— Я с ним поговорю... — пообещал Петя.

— Пустое дело, — усмехнулся Артем.

— Почем там у вас нынче в Харькове поросята?

— Не в курсе, тетка Степанида.

— Квартира-то у тебя хорошая?

— Не жалуюсь. Большая, со всеми удобствами.

— И телевизор есть?

— Есть, тетка Степанида, есть... Цветной даже.

— Сколько же ты, Петенька, получаешь? — помол­чав, спросила Степанида.

— Много, тетка Степанида... Инженером-конструкто­ром работаю я на большом заводе.

— И врешь ты все, Петенька... И никакой ты не анжинер и машина вовсе не купленная, а казенная.

— Промахнулась ты, тетка Степанида... — усмехнул­ся Петр. — Променяла такого зятя, как я, на старого и нелюбимого... Говоришь, бирюк бирюком? Был бы я же­нат на Любе-то, возил бы тебя бесплатно на машине по городам да курортам. И жила бы ты с дочкой и внуками в большом красивом городе...

— Мне и тут хорошо, — ввернула Степанида. — Я на жизню не пеняю.

— Растоптала ты нашу любовь, да, выходит, сама в дураках-то и осталась. Зять тебя не любит, говоришь, сто­роной объезжает, да и дочь вряд ли простила тебе...

Видно, Степанида в расстройстве заерзала на заднем сиденье и придавила крутым боком задремавшего было поросенка, так как раздался пронзительный визг. Петр удивленно оглянулся, но машина тут же провалилась в колдобину, и он, чертыхнувшись, остановился и дал зад­ний ход.

— Вон какого ты пассажира везешь, — усмехнулся он. — Чего ж не сказала?

— Так, Петенька, шоферы-то, сам знаешь, какой народ привередливый. С поросенком-то не каждый в грузовик посадит, а уж в легковушку и подавно!

— Гляжу, все такая же ты, тетка Степанида! Людей-то все за дураков считаешь...

— Ох, Петенька, народ-то нынче пошел хуже летош­него, — сказала она, утихомирив поросенка. А немного помолчав, спросила: — Женатый ты?

— И жена есть, и двое ребятишек.

— Я думала, так и не оженился, — разочарованно протянула Степанида. — Женатые с семьями в отпуск ездиют. Поглядишь — целый коробок набитый! И собаками, и с кошками на машине катят куда-то.

— Ну вот и приехали, — сказал Петр. — Плати за проезд, тетка Степанида!

— Неужто с меня возьмешь? — удивилась она.

— С какой же это стати я тебя должен бесплатно во­зить? Да еще с поросенком?

— Ох, Петенька, жисть-то какая нынче? — запричи­тала Степанида. — Куды не повернись — плати. Денег-то на каждый случай не напасешься! Откуда у меня, ста­рой бабы, деньги-то? Всю жизнь не работала, пенсия не причитается...

Она долго копалась в кошельке, звеня мелочью. От ко­шелька вскидывала притворно-несчастные глаза на парня, рассчитывая, что он раздумает, но Петр, не вылезая из кабины, ждал. И лицо у него было каменное. Вздыхая и охая, Степанида выложила ему медяками тридцать копеек.

— Рубль с тебя, — сказал Петр.

Степанида так и взвилась на сиденье, поросенок от­чаянно завизжал.

— Да с меня в автобусе тридцать копеек берут, а ты рупь! Побойся бога, Петенька!

— Тридцать копеек с тебя, тридцать с поросенка, да за то, что обманула, еще сорок. Вот и получается рубль.

— Я ж его на коленках держала! В ем и весу-то вме­сте с мешком три килы.

— Не торгуйся, тетка Степанида... Сказано, рубль. А спорить будешь — не поленюсь, назад отвезу, на ста­рое место... Ты ведь меня знаешь.

— Лучше бы я пешью дотопала... — запричитала Сте­панида. — Видано ли, рупь за такой конец? И с ево тоже возьмешь рупь? — кивнула она на Артема.

— Не будешь платить — порося твоего конфискую, — припугнул Петр.

— Бери, бери! Разоряй! — Степанида сунула смятую бумажку и, бормоча под нос проклятия, вывалилась из машины злющая, как ведьма.

— Будешь писать дочке, от меня привет! — крикнул вслед Петр.

— Был ты непутевый и остался-а... — на всю тем­ную улицу привычно запела разобиженная Степанида. — Ни стыда-то у тебя, Петенька-а, ни совести, хоть и анжи-нер... Подумать только — за один конец рупь содрал!

Артем — он за всю дорогу не проронил почти ни сло­ва, — слушая этот интересный разговор, полез в карман и тоже протянул водителю рубль.

— Вы что? — удивился тот, отстраняя его руку. — Неужели подумали, и вправду беру деньги? У нас с ней, товарищ, старые счеты... Я ведь знаю ее больное место! — И вдруг, откинувшись на спинку сиденья, весело и зара­зительно расхохотался. — Как... как она поглядела на меня... Ей-богу, думал — поросенком запустит! — И, став серьезным, прибавил: — А ведь она на самом деле мне и Любе жизнь поломала... Дело прошлое, а узнав, что Любаша замужем, я готов был в прорубь...