Тридцать дней
Шрифт:
Кажется, я кричала. Сказать сложно, потому что очнулась от хлесткой пощечины. Задохнувшись, я уставилась в сияющие бликами света глаза Скайрена Аквея. Я по-прежнему сидела на полу, он стоял на коленях напротив и держал меня за плечи. Заметив, что я очнулась, Скай прижал меня к себе, его ладонь накрыла мне затылок, но вскоре уже скользила по спине. Движения водника были нервными, дерганными. Он ничего не говорил, только гладил, и сердце его билось в груди так быстро, словно Аквей только что остановил долгий и стремительный бег.
— Бедная моя, — наконец произнес он, вновь зарываясь пальцами в волосы. — Бедная…
Голос водника подрагивал, похоже, он не просто просмотрел со мной воспоминания, он пережил и весь мой ужас. Я высвободилась из объятий и заглянула в глаза Ская. Мы некоторое время смотрели друг на друга, и Аквей вновь привлек меня к себе.
— Больно? — спросил он.
— Да, — сипло ответила я.
— Прости…
За что он извинялся? За то ли, что не мог защитить от воспоминаний, или еще за что, я не уточняла. Винить Аквея мне точно было не за что. Только себя… За то, что я столько времени прожила с убийцей бок о бок. Была влюблена в него, делила ложе, боготворила и послушно исполняла все его желания. «Мой Господин»… Бесконечный Хаос! Он же был для меня центром Мироздания! Я же умерла бы, если бы он сказал мне — умри! Мой воздух, мой глоток воды, мой теплый отсвет огня — Вайторис был для меня всем этим! А что же оказалось истинной? Все догадки и подозрения о том, что случилось в мои далекие семнадцать лет, наконец, обрели плоть. Он и вправду уничтожил всех, кто мне был дорог…
Моя мама. Она ведь знала, чем обернется для нее использование силы. Знала, что не протянет долго без помощи, но сделала всё, чтобы отвлечь от меня Вайтора. Моя милая добрая мама… Перед глазами вновь встала тарелка с пряничными человечками. Я так ясно услышала ее смешок, и на мгновение показалось, что это ее пальцы ворошат мне волосы. Мама… Она отдала за меня свою жизнь, не задумавшись ни на один миг.
Папа. Что случилось после того, как Регинис увел меня? Он сказал, что сражение не имеет смысла. Означает ли это, что, потеряв без мамы опору, отец сдался? Или же он попытался сделать что-то такое, что должно было остановить предателя? Почему отказался от помощи друга? Вдвоем они были бы сильней… Или же опасался подлости Вайториса? Возможно, папа понимал, что огневик может снова нанести удар по мне, зная, что против двух Созидающих, не уступавших ему ни в силе, ни в опыте, он бессилен. Скорей всего, отец защищал так единственное, что у него осталось — своих детей. «Спаси мою дочь и сына». Папа… Его глаза, его голос — я помню их так ясно, словно еще вчера смотрела на родное лицо… теперь помню. Моя крепость, моя защита и опора. Отец был для меня целым миром, и что осталось? Даже воспоминания о нем стерты.
Орканис. Моя первая любовь и первое разочарование. Ветреный возлюбленный, которому не было места в моей жизни. Он ворвался в нее по наущению огневика, боролся и проиграл. Оркан верил в то, что и он еще может быть счастлив и не одинок в чужом ему мире. Он хотел иметь то, что уже принадлежало другому, едва не разрушив жизнь своего друга, но не смог удержать в руках. Не смерился, и это чуть не стоило жизни мне. И все-таки и за всем этим стоит Вайторис. Этот паук не пожалел своего друга, который верил ему, не ожидая подвоха. Мой милый Ветер, ты был ласков со мной, заботился, как мог и готов был уничтожить всё, что было дорого во имя своей любви, у которой не было будущего. Я прощаю тебя за всё, и ты прости меня за то, что моя душа от рождения принадлежала другому.
Регинис… Я так плохо помню тебя. От тех чувств, что проснулись слишком поздно, не осталось и следа. Я всецело принадлежу другому мужчине, но в нем твоя кровь, я ведь не ошибаюсь? Судьба была щедра к тебе, и даже в чужом мире подарила избранницу. Ты мог быть счастлив, мы могли быть счастливы, но у нас отняли нашу жизнь. Нам не позволили быть вместе, и все-таки мы слились с тобой — твоя и моя кровь. Я не познала всей силы твоей любви, но клянусь, что в моей душе для тебя навсегда останется потаенный уголок, где будет жить твой образ. И пусть мое сердце отныне бьется для другого мужчины, но я не забуду, что ты был в моей жизни. Добрая нянька, преданный поклонник, нежный жених, так и не ставший мужем. Я пока не помню, что случилось с нами после того страшного дня, но уже плачу, понимая, что и тебя настиг проклятый предатель.
— Ирис!
Слезы, застывшие в глазах, наконец, прорвались наружу, и теперь катились по щекам в безудержном рыдании. Меня трясло от горя, от ненависти и от омерзения. Словно проклятье, перед глазами вновь и вновь вставали картины моего наслаждения в объятьях Вайториса. Никогда я не чувствовала себя столь грязной. Хотелось содрать с себя кожу, лишь бы очиститься от отвратительных воспоминаний Его рук на своем теле. Бесконечный Хаос! Я сидела у ног твари, отнявшей у меня всех, кого я любила, и возносила ему хвалу!
— Не трогай меня! — я вырвалась из рук Ская, плохо соображая, что делаю.
— Ирис…
— Игнис, зови меня Игнис, — сдавленно прохрипела я, пятясь к стене. — Я утратила право носить имя, данное мне от рождения. Я мерзкая тварь, такая же, как тот, кому я служила. Иди, Скайрен Аквей, уходи! Я не заслуживаю тебя! Верни Эйволин, она больше подходит тебе, а я…
Мой вскрик оборвался на высокой визгливой ноте, когда на голову из ниоткуда хлынула ледяная вода. Я ошалело уставилась на Ская. Он уже поднялся на ноги и мерил меня тяжелым взглядом. И пока я задыхалась, приходя в себя, водник неспешно приблизился.
— Теперь ты чистая, — произнес он ледяным тоном. — Я могу остаться?
— Скай, — начала я и оборвала саму себя, в бессилие опуская голову.
Аквей сдавил мои щеки пальцами, не причинив боли, задрал голову кверху и велел:
— Смотри на меня, Ирис. Смотри мне в глаза и посмей повторить то, что уже сказала.
— Я предала…
— Кого?
— Их…
— Сама? По доброй воле? Памятуя обо всем, что рыжий сотворил с тобой и с ними? Отвечай.
— Я не помнила, — прошептала я.
— Так в чем же твое предательство? Быть может в том, что умирала, чтобы возродиться чистым листом, и Вайторис писал на тебе всё, что считал нужным? А может в том, что, вспомнив, желал смерти убийце? А может в том, что вновь умерщвлял тебя? Ну, же Ирис, не молчи. Я желаю слышать, ради чего я должен вырвать из своей груди сердце. Объясни мне, любовь моя. Отвечай!
У меня не было ответа. Я мотнула головой, но от захвата освободиться не удалось. Пронзительный взгляд водника продолжал сверлить меня. Он не пытался быть нежным и достучаться до меня уговорами. Хлестал вопросами и ждал ответов. А их не было. Мой разум говорил: «Скай прав». Душа продолжала стенать от боли.
— Ну же, Ирис, — уже тише произнес Аквей. — Ответь мне.
— Не могу, — выдохнула я.
Лицо водника исказилось, и он произнес хрипло:
— Тогда забери мою жизнь, потому что исполнить то, что требуешь от меня, я не в силах.
— Ох, Скай, — всхлипнула я и, обвив его шею руками, прижалась к сильному телу водника. — Мне так тяжело, так гадко…
— Я знаю, — совсем тихо ответил он, обнимая меня. — Твоя боль — моя боль. И не смей даже в запале кидаться словами, которые я никогда не услышу.