Тридцать третий румб
Шрифт:
Но куда мы пойдём, нам не сказали, и никто из матросов не знал. Нам объяснили, что команде никогда заранее не сообщают место назначения. Мы с Франческо не стали особо переживать по этому поводу – всё равно ещё мира не видели, так не всё ли равно, с какой его части начинать.
Нас с Франческо разделили по разным вахтам, поэтому койка нам досталась одна на двоих: пока Франческо стоял на вахте, я отдыхал, и наоборот. Она подвешивалась в самом неудобном месте, у трапа, и, когда ты лежал на ней, на тебя натыкались все, кто шёл мимо, – но места получше заняли бывалые матросы. На большее мы и не рассчитывали – мы же первогодки. В целом к нам отнеслись дружелюбно. Только Франческо подняли на смех, когда он попробовал самостоятельно подвесить койку и привязал её бабьим узлом – ну, обыкновенным:
– Смотри, как надо, – вмиг развязал бабий узел и завязал вместо него другой. Я раньше никогда таких узлов не видел. – Вот, этот не развяжется, и нам не придётся собирать тебя по косточкам.
Все засмеялись. Я взял кусок верёвки и попробовал повторить этот узел, но с первого раза не получилось. Франческо тоже сразу не запомнил. Филиппо поднялся вместе с нами на палубу, где было гораздо светлее и удобнее, и ещё раз медленно показал, как его вязать.
Он оставил нас тренироваться. Солнце уже опускалось к горам за правой стороной бухты. Мы с Франческо весело переглянулись – наконец-то нашли себе место в жизни и дело, за которое нам будут платить, пусть совсем немного – но будут! Тут к нам подошёл Луиджи – худой, чернявый, с неприятным взглядом. Он тоже нанялся матросом в Генуе. Я слышал краем уха, как он хвастал своими плаваниями по далёким морям. Мне почему-то показалось, что он врёт.
– Хватит валять дурака, молокососы. Пойдите-ка лучше поищите ключ от компаса.
– Как он выглядит? – спросил Франческо, готовый найти хоть десять ключей и вообще сделать что угодно, только бы стать бравым матросом.
– Да обыкновенный. Завалился куда-то.
Франческо пошёл искать, а Луиджи уставился на меня:
– Чего расселся? Тут не любят улиток!
– К компасу вроде не нужны никакие ключи, – сказал я недоверчиво.
– Эй, слыхали?! – воскликнул он, чем немедленно собрал зрителей вокруг нас. – Баба ты, а не моряк, если не знаешь, что такое ключ от компаса! А что такое компас, ты хоть знаешь? При встрече не перепутаешь его с камбузом? Ну? Что молчишь, придурок?
Ребята смеялись, но при этих словах насторожились. Я встал и поднёс к его носу кулак:
– А что это такое, ты знаешь? При встрече не забудешь поздороваться?
Тут меня схватила за плечо и отпихнула в сторону чья-то здоровенная ручища. Она принадлежала Руджеро.
– Ну, остынь! – рявкнул он на меня и уставился на Луиджи: – И ты не лезь к ним! Чем к первогодкам приставать, лучше ко мне пристань.
Ребята весело заржали. Физиономия Луиджи исказилась злобой, но он ничего не ответил, только плюнул за борт.
Я пошёл сказать Франческо, что это дурацкий розыгрыш, никакого ключа от компаса нет и никогда не было. Позже я узнал, что матросов-новичков часто разыгрывают. Просят найти что-нибудь, чего в природе не существует, или наточить якорь, и тому подобное – всякие глупости.
Ночь выдалась тёплой и ясной, в такую погоду грех было забиваться в душный кубрик, и все пошли спать на палубу. Проходя мимо меня, Луиджи сказал совсем тихо:
– Я ещё переверну тебя вверх килем [8] , сопляк.
8
Перевернуться вверх килем – оказаться в беспомощном положении (морск.).
– Смотри сам не перевернись, – огрызнулся я сквозь зубы.
– Figlio di puttana! [9] – выразительно прошептал Франческо ему вслед.
– Теперь будет пакостить нам, – проворчал я.
– Так я и говорю – figlio di puttana!
Мы
Я думал, что в день отплытия мы гордо поднимем паруса, попрощаемся с портом и выйдем на морской простор. Но всё оказалось не так-то просто. Чтобы отплыть, нужно было для начала поднять якорь, то есть вытащить из воды на белый свет якорный канат. Мы с Франческо прежде не знали, что этот канат такой толстый, что сам не оборачивается вокруг ворота, и, чтобы его выходить, требуется более тонкий конец и уйма времени. В итоге мы ходили и ходили кругом вокруг шпиля, изо всех сил налегая на вымбовки [10] и обливаясь потом. Во время этой работы я начал представлять себе, что чувствуют галерники, которым целыми днями приходится грести без роздыху.
9
Сукин сын! (ит.)
10
Вымбовки – выемные деревянные рычаги для вращения шпиля.
Когда наконец закончили выхаживать тяжеленный канат и закрепили якорь, всё моё тело ныло и гудело, как натянутый штаг [11] . Я посмотрел на свои руки – на них вздулись кровавые мозоли и некоторые уже успели лопнуть. Боцман осмотрел мокрый якорный канат и сказал, что до следующей стоянки его придётся кое-где укрепить – обмотать пенькой и парусиной. На судне вообще ничего не происходит само собой. Верёвки и канаты жёсткие, парусина плотная и упрямая, всё требует внимания, силы, напряжения и сноровки… Чем быстрее это поймёшь, тем лучше.
11
Штаг – жёсткий трос, удерживающий от падения назад мачту, стеньгу и т. п.
Вот так, 10 апреля 1691 года, во вторник, в день памяти пророка Иезекииля, началось наше плавание. Когда мы покинули порт, ощутили небольшую килевую качку. Я с тревогой поглядывал на крутые короткие волны, опасаясь морской болезни, но пока вроде бы всё было в порядке.
Первым шёл «Святой Бенедикт», он был больше, нёс двенадцать пушек, а наш «Святой Христофор» – десять. Врать не буду – на первых порах мы с Франческо адски уставали и могли заснуть в любом положении, хоть стоя, дай только возможность. Но выспаться никогда не удавалось. Была куча работы, приходилось отстаивать долгие вахты, да и спать в болтающейся койке оказалось очень неудобно. Только заснёшь, тебя поднимает пронзительный звук боцманской дудки и команда «Пошёл все наверх!», и приходится вскакивать и мчаться на палубу, просыпаясь на ходу. Тех, кто не спешил просыпаться, будили кулаки боцмана.
Время на судне измеряли склянками. Склянка – это песочные часы на полчаса. Считают до восьми склянок, а потом начинают сначала. То есть восемь склянок проходит за четыре часа. Когда очередные полчаса истекают, вахтенный переворачивает склянку и отбивает в колокол столько ударов, сколько прошло склянок. Стало быть, восемь утра – это восемь склянок, восемь тридцать – это одна, и так далее, до полудня. В полдень отбивают три троекратных удара – бьют рынду – и начинают считать сначала. Сперва мы с Франческо путались во всём этом, но постепенно привыкли. Привыкли и стороны света называть по-морскому – ост, зюйд, вест, норд [12] .
12
Восток, юг, запад, север (морск.).