Тридцать третий румб

Голикова Мария

Наконец «Святой Христофор» и «Святой Бенедикт» отремонтировали и снарядили, как полагается. В день святого мученика Серапиона мы подняли якорь и взяли курс на вест, через океан. Нам предстояло долгое плавание.

Однажды во время ночной вахты, когда я любовался на огромные звёзды между снастями, Роберто сам принялся рассказывать о своих прежних плаваниях и приключениях и упомянул Таддео. Я сказал, что Таддео родом из нашего местечка и недавно вернулся в родные края.

– Да, славно мы с ним плавали на «Любимце Фортуны», – ответил Роберто. – Потом я оказался на другом корабле… Когда узнал, что «Любимец Фортуны» утонул

после встречи с пиратами, всё думал, как там Таддео. Как я рад, что он спасся.

– Он потерял в том сражении руку, но остался жив, – сказал я.

Роберто кивнул, как будто сам догадывался об этом, и внимательно посмотрел на меня. Ветер захолодил спину. Я представил, что будет, если Роберто предскажет мне что-то плохое, и невольно поёжился.

III. Кармела из Порт-Ройала

Прошло уже почти полтора месяца с тех пор, как мы в последний раз видели берег. К долгому плаванию привыкаешь, но однообразие надоедает, особенно в еде, которая становится всё хуже и хуже с каждым днём. Вода протухает, солонина портится, темнеет, в ней заводятся черви. И фасоль в суп идёт тоже, прямо скажем, не для господского стола. Запихиваешь в себя эту мерзость только потому, что иначе ноги протянешь.

И не по себе порой становится – вблизи от берега как-то надёжней, а если на тысячи миль вокруг тебя одна вода, поневоле считаешь дни и гадаешь, когда доберёмся до материка и доберёмся ли…

Есть ещё одно, что сложно представить сухопутному человеку: на судне везде теснота, а в долгом морском переходе перед тобой каждый день одни и те же лица. Сперва это даже приятно, потом не очень, а потом надоедает не на шутку. В кубрике повернуться негде, а вонь, скверная еда и постоянная усталость только подбавляют масла в огонь. И тогда любая мелочь может показаться обидной, любое слово может вызвать ссору.

Помните, я вам рассказывал про Луиджи, который сразу меня невзлюбил, и я его – тоже? Так вот, этот Луиджи по-прежнему не скрывал, что мы с Франческо ему не нравимся. Он считал себя невесть кем и хотел, чтобы все ему в ножки кланялись. Просоленных матросов постарше, вроде Руджеро, он и сам опасался, зато любил отыгрываться на новичках.

Сперва дело не шло дальше обычного упрямства и дурости – ну там оттолкнёт на трапе, выругается сквозь зубы в нашу сторону или обзовёт трюмными крысами… Да, в наши обязанности входило откачивать воду из трюма, это работа как раз для неопытных новичков – но я, например, её не стыдился. Кто-то же должен был это делать. И другие ребята из-за этого не смеялись над нами и не обзывались! Мы с Франческо решили не обращать на Луиджи внимания – чтобы каждому дураку отвечать, времени не напасёшься. Я думал, так оно и пойдёт дальше, но Луиджи не унимался. Однажды в кубрике, когда ни Руджеро, ни Филиппо, ни Франческо не было поблизости, он сунул мне комок своей вонючей грязной одежды.

– Постирай, да поживее.

– Отвали, я тебе не прислуга! – Я отпихнул его тряпки назад, ему в руки.

– Придётся стать прислугой, если не хочешь неприятностей, – улыбнулся он глумливо, схватил меня за грудки, притянул к себе и прошептал, дыша мне в лицо смрадом гнилых зубов: – Если хочешь спокойно служить, будешь делать всё, что я скажу. А нажалуешься кому – жди беды.

Я с силой оттолкнул его.

– Забудь, как ко мне лезть, понял? Всё, что я могу для тебя сделать, – это

дать тебе по роже!

Он только усмехнулся.

– Никак не запомнишь, где твоё место, сопляк? Придётся написать это на твоей шкуре.

– Да пошёл ты, – бросил я и прекратил разговор.

Несколько дней после этого он не лез ко мне. Я уж было обрадовался, что он отстал, – а он удумал такое, что не всякому подлецу в голову придёт.

Однажды он выбежал на палубу с криком:

– Братцы! Меня ограбили, братцы! Семьдесят гульденов! Да за что же? Да разве ж так можно? Я копил, а этот…

– Кто? Ты знаешь, кто украл? – посыпались вопросы.

Луиджи ощерил зубы и повернулся ко мне:

– А вот он! Сволочь! Молокосос!

– Ты что, очумел?! Я не касался твоих денег!!! – воскликнул я, опешив от такой подлости.

– Да я видел тебя возле моего сундука, трюмная крыса!!! – Его тёмные глаза горели злобой. – Видел! Не верите, ребята? Так поищите у него! Может, завалялось где!

Матросы спустились в кубрик и вскоре вернулись с деньгами.

– Точно, у него были!

– Я не брал! – повторил я, ощущая, что меня начинает трясти от несправедливости.

– Ты их ему подкинул, я точно знаю! – закричал Франческо и схватил меня за плечи – испугался, что я сейчас расквашу Луиджи физиономию.

– Запросто мог подкинуть, – кивнул Руджеро, мрачно глядя на Луиджи. – Он и не такое может.

– Говорите что хотите, вам ничего не стоит оклеветать честного человека! – Луиджи заголосил, как тётка на базаре. – Правда на моей стороне! Деньги нашли у этого молокососа! Не я нашёл – ребята!

– Ты не нашёл, ты их ему подбросил!!! – крикнул Франческо.

Роберто Марино стоял тут же и молча слушал, внимательно глядя на нас. А Луиджи побежал жаловаться начальству. Я думал, как доказать свою невиновность, но придумать ничего не смог. Да и мысли путались, по правде говоря. Я с такой подлостью ещё не сталкивался. Знаете, как бывает – понимаешь, что надо что-нибудь предпринять, но руки опускаются, и в голову ничего путного не идёт. Так я и стоял, сгорая от стыда непонятно за что, пока за мной не пришли.

Доказать, что не виноват, я не сумел, как вы уже поняли. Многие ребята подозревали, что Луиджи это подстроил, но доказательств против него ни у кого не было. А против меня – были. У меня аж заныло внутри, когда я понял, что теперь меня будут считать вором. Как вернуть доброе имя? Новое-то нигде не возьмёшь, ни за какие деньги не купишь… До этого дня я исправно служил, старался, и у меня всё получалось. Меня даже не наказали серьёзно ни разу. А тут в одночасье всё рухнуло. Вот уж верно говорят, что лучше потерпеть кораблекрушение, чем стать жертвой клеветы…

Долго с этим делом разбираться никто не стал. Я, конечно, твердил, что ничего не крал, но мои слова никого не убедили, тем более офицеров, которых совсем не интересовали наши разборки. К тому же я плохо говорил по-голландски, а они плохо понимали по-итальянски. В итоге капитан приказал дать мне две дюжины ударов воровской кошкой в присутствии всей команды, как полагается по закону за кражу. Воровская кошка длиннее и тяжелее, чем обычная, и узлы на концах у неё крупнее… Франческо ахнул, а мои внутренности словно сжала ледяная рука. Это ужасно, чёрт побери. И никуда не денешься – на многие мили вокруг океан. Да лучше пережить десяток штормов, чем такое! Какой же я дурак, что пошёл в море…