Тридцать три удовольствия
Шрифт:
Удовольствие двадцатое
ЖЕНИТЬБА НИКОЛАЯ СТЕПАНОВИЧА И ЛАРИСЫ НИКОЛАЕВНЫ
Если мою душу волнует одно только сожаление, то отчего же я не знал этого сожаления ранее, присутствуя на других свадьбах?
— Тут не сожаление, — шепчет бесенок. — Ревность…
Но ревновать можно только тех, кого любишь, а разве я люблю девушку в красном? Если любить всех девушек, которых я встречаю, живя под луной, то не хватит сердца, да и слишком жирно…
— На ее месте я бы после всего этого женился на тебе, а не на Николке, — сказал Ардалион Иванович, сидя у меня в гостях в съемной квартире на Семеновской и вертя в руках пистолет.
— Начнем с того, — возразил я, — что на ее месте ты бы не женился, а вышел замуж. Надо лучше знать русского языка. А во-вторых, посуди сам, зачем мне жениться на ней, если она любит Николку, Николка любит ее, а я никого не люблю. Кроме Родины. Но на ней мог жениться только Блок.
— Кто-кто?
— Блок. Поэт такой. У него есть стихи: «О Русь моя! Жена моя!»
— С каких это пор ты тоже стал стишки читать?
— Да это меня все Николаша просвещает. Сам-то я читать не умею.
— Это очень удачно, что «макар». К нему всегда можно достать патроны. А когда у них свадьба?
— Одиннадцатого мая. Еще месяц.
— Говорят, кто в мае женится, тот потом всю жизнь мается.
— Ерунда. По-моему, лучше всего в мае — самое упоительное время года.
— Это верно. Все тридцать три удовольствия. И не жарко, и не холодно, и солнце светит, и грозы, и природа расцветает, и мух еще мало, и майские жуки, и сирень, и черемуха. Хорошее время. Так что же будем с ними делать?
— В каком смысле? — не понял я.
— Ну как в каком? Что, просто так подарим Николку Ларисе, а Ларису — Николке? Да не будь я после этого Ардалион Тетка!
Целый месяц мы с Ардалионом Ивановичем составляли коварный план заговора. К одиннадцатому мая все было тщательно продумано и подготовлено. Ардалион не жалел денег, да и я кое-где внес свою скромную лепту, ведь у меня вышла первая книгу моих карикатур, и я получил некоторую сумму. Когда на презентации книги зашел разговор о свадьбе, которая должна была состояться уже через неделю, Ардалион Иванович с бокалом шампанского, от которого он едва ли отхлебнул и пару глотков за весь вечер, поскольку у него стоял «деловой штиль», сказал мне, кивая в сторону счастливой парочки:
— Бедняги, они еще не подозревают, какой их ждет кошмар.
— Что там чеховская «Свадьба»! — ухмыльнулся я.
— Я все думаю, не вызвать ли еще для полноты ощущений папашу невесты? — сказал Ардалион Иванович, щурясь.
— Ни в коем случае! — чуть не поперхнулся я. — Это уже будет слишком сильное удовольствие. Надо ограничивать себя в гедонистических возлияниях.
— Эх, как долго еще ждать, — прорычал Ардалион Иванович, глядя на Николку и Птичку и дергая верхней губой. — Я бы хоть сейчас проглотил их обоих.
— Садюга!
Наконец настал этот день.
Начало мая, да и конец апреля, в том году выдались на редкость жаркими. В день свадьбы Николая Степановича и Ларисы Николаевны жара пробудилась раньше всех. Всю ночь накануне я почти не спал, мурашки бегали у меня по коже от предвкушения грядущих событий. С первыми лучами солнца я уже был на ногах, очень долго, прямо как Николка, чистил себе перышки, сорочку нагладил до такой степени, что она стала похожей на рекламное изображение. Потом отправился на рынок за цветами и поражался, что в восемь часов утра в Москве уже жарко, как в Каире. А когда в десять я отправился к Николке, то по дороге изрядно взмок, хотя одет был в белую сорочку и легкий летний костюм кремового цвета. В дипломате у меня лежал пистолет в коробке из-под гаванских сигар и скромные подарки молодым — миксер и маленький японский магнитофончик. Добираясь на такси до Ставропольской улицы, где возле самого Кузьминского лесопарка жили родители Николки и где должна была состояться свадьба, я чувствовал, как к сердцу подступает волнение, хотя до начала задуманной мною и Ардалионом операции было еще несколько часов. Ардалионов «фордок» уже стоял у подъезда. Игорь с женой тоже были там. Все ждали только меня — свидетеля со стороны жениха. Мухе Мухиной отведена была роль свидетельницы со стороны невесты. Из Киева приехала только крестная Ларисы, голубоглазая пожилая женщина, Тамара Петровна. В одиннадцать отправились на улицу Грибоедова. Я ехал в машине с женихом и его отцом, Степаном Николаевичем. В машине с невестой ехали ее крестная, Маша Мухина и будущая свекровь, Антонина Ивановна. Ардалионов «фордок» забрал оставшихся — самого Ардалиона Ивановича, Игоря Мухина и родного дядю Николки, Петра Николаевича с женой, Маргаритой Леонидовной. Итого, одиннадцать человек. Как я предполагал, финансовое состояние Николки не позволяло ему устроить более пышное пиршество. Большая часть денег была угрохана на необыкновенно красивое платье невесты, новый костюм для жениха, кольца, два заказных автомобиля и все остальное. Так что застолье обещало быть скромненьким.
И вот мы во Дворце бракосочетаний, самом знаменитом в Москве. Николка чрезмерно волнуется, я то и дело ободряю его:
— Ну ты что, первый раз замужем, что ли?
Но все же он счастлив. Лицо его, бледное и взмокшее от жары, выражает восторг по поводу происходящего события. На нем светло-серый костюм, изящно подчеркивающий его стройную высокую фигуру, галстук подобран со вкусом. На Николку заглядываются из других свадеб, оттуда доносятся восторги:
— Хорош жених. Подтянутый, стройный, красивый. Прямо гусар!
— Да и невеста хороша. Просто конфетка. Кукла Барби.
«Ох, дуры!» — думаю я и вспоминаю, как я тоже, когда впервые увидел Ларису и ее подружку, дал им определение «барбочки». Нет, конечно, она не Барби, в ней ничего нет стандартного. Она просто тонка и изящна, в ней нет той особой спортивности, к которой стремятся теперь девушки, свихнувшиеся на американизме. В то же время и чего-то невероятно особенного в ней нет. Но почему же так щемит мое сердце, когда объявляют:
— Жених Старов и невеста Чайкина!
Мы входим в просторный зал бракосочетаний, квартет музыкантов исполняет свадебный марш Мендельсона, как будто музыкальная культура человечества не изобрела более ни одной свадебной мелодии. Когда музыка прекращается, красивая женщина с очень высоким бюстом читает небольшую лекцию-проповедь о вреде семейной жизни, об ответственности за совершаемое преступление, и, лишь испытав терпение брачующихся, спрашивает их о добровольности вступления в брак.
— Да, — громко объявляет свою готовность номер один Николка.
Доходит очередь невесты. Птичка вдруг слегка оборачивается и бросает на меня вопросительный взгляд, словно догадывается о том, что мы замыслили с Ардалионом Ивановичем.
— Да, — почти шепчет она.
Ставятся подписи. Николка кладет на документ ровные и изящные, как он сам, фигуры букв. В графе невесты появляется подпись, похожая на то, как расписывался Антон Чехов. Моя подпись карикатурна, как все во мне и моей жизни. Муха Мухина ставит кляксу и из нее выводит происхождение своей фамилии.