Тридцать три удовольствия
Шрифт:
В столовой меня посадили за один стол с престарелой супружеской парой и с яркой брюнеткой лет сорока пяти, на последнем излете красоты. Она назвалась Тамарой Владимировной, сообщила, что работает непосредственно в самом министерстве, и спросила, не играю ли я в теннис.
— Увы, — сказал я, — не играю.
— Как жаль! — с грустным выражением произнесла она. — Я здесь уже пятый день, но до сих пор не приехал никто, с кем можно было бы по утрам играть в теннис. Есть какая-то компания молодых бизнесменов, но к ним не подступишься, да и они до полудня спят и выходят играть в самую жару. Что значит молодость. Я могу посвящать теннису только утренние часы.
— Может быть, в таком случае вы возьметесь научить меня? — сказал я. — У меня есть способности. Во всяком случае, в настольный теннис я играл когда-то очень неплохо. Только ведь у меня нет ракетки.
— У меня две.
Мы подружились, и вскоре она первая предложила перейти на более краткую форму обращения друг к другу, и я стал называть ее просто Тамарой. В шесть часов утра в моем номере звонил будильник, я быстро вскакивал, умывался и выходил на корт, где принимался стучать мячом о стенку, покуда не появлялась Тамара. Я довольно быстро научился отбивать мяч и перебрасывать его через сетку. Моя партнерша была мною довольна — уже на четвертое утро она могла в полную силу играть со мной, и мы стали играть на счет.
Поиграв два часа, мы, взмокшие и веселые, отправлялись купаться и загорать. Отдыхающие обычно приходили на пляж после завтрака, и в эти часы здесь бывало пустынно. Вволю наплававшись в прохладе воды, мы садились рядом на берегу и, обсыхая, смотрели на морской горизонт, по которому медленно двигались серые и белые силуэты кораблей. Друг о друге мы рассказывали мало, и я знал о ней лишь, что у нее было три мужа, потерю каждого из них она, по ее собственному признанию, оплакивала недолго. Первый был кубинец, страстный и красивый, но он очень грубо и жестоко с ней обращался, и когда его убили в пьяной драке, для нее это было облегчение. Второй был художник-авангардист, он эмигрировал в Германию и там быстренько сошелся с какой-то богатой немкой ассирийского происхождения. Третий, как сказала Тамара, просто оказался подлецом, и она сама его бросила.
Мой роман с Тамарой был поистине изысканным. Мне все-таки удалось выяснить, на сколько лет она меня старше — в том году мне исполнилось тридцать три, а ей сорок семь. Глядя на нас со стороны, можно было гадать, кто мы — мать и сын или брат и старшая сестра. О нас, конечно, начали злословить, в этом я не сомневаюсь, но мы не только не были любовниками, между нами ни разу не промелькнуло ни тени, ни намека на хоть какую-либо близость мужчины и женщины. Мы оставались друзьями. И все же, это был роман. Мы проводили вместе каждый день, утром играли в теннис, и я уже начинал потихоньку выигрывать, после завтрака купались и загорали, потом уезжали куда-нибудь — кататься на теплоходе или на автобусную экскурсию, вечером я приглашал ее поужинать в ресторан или же мы набирали абрикосов, персиков, винограда, покупали арбуз и пили вино на балкончике ее номера, глядя, как сгущаются сумерки, и слушая стрекот цикад. Когда становилось неприлично поздно, я целовал ей руку и прощался до завтра.
Однажды утром в пансионате «Восторг» случился пожар. Я проснулся за пять минут до звонка будильника, но не потому, что уже привык к этому времени, а потому, что сильно пахло дымом. Вскочив, я наспех умылся и выскочил из своего номера. Оказалось, что горит бильярдная. Пожарных уже вызвали, но их все не было. Вахтерши судачили, что, наверное, Гектор уснул пьяный и подпалился. Как выяснилось, Гектором звали здешнего маркера. В сочетании с фамилией получалось нечто карикатурное — Гектор Кутузов. Бильярдная располагалась на втором этаже спортивно-культурного комплекса, соединенного с основным зданием застекленным переходом, представлявшим собой целую оранжерею. Там же, на втором этаже, находились кинозал и библиотека. Обидно было бы, если бы пламя перекинулось в библиотеку, и не только потому, что там находился подаренный мною альбом карикатур. Но пожарные, наконец, приехали и проявили чудеса героизма. Им удалось довольно быстро сбить пламя и потушить пожар. Какая-то старушка плакала:
— Ой, там он лежит, голубчик, увесь обуглился до белых косточек.
Мне жалко было маркера Кутузова, а главное, что я так и не удосужился заглянуть в лучшую на черноморском побережье бильярдную. Говорили, что там были два каких-то очень древних стола.
Потом выяснилось, что никакой голубчик до белых косточек не обуглился. Ничьих останков на пепелище не нашли. А маркер Кутузов пропал куда-то без вести.
В то утро мы с Тамарой не пошли играть в теннис. Не потому, что обстоятельства не позволяли, а просто — разве можно играть в теннис сразу после пожара.
— Что-то тревожное наполняет всегда душу, когда случается нечто подобное, — говорила Тамара, лежа на пляже после купания. — Словно дан сигнал: «Ждите еще большей беды». И хотя чаще всего большая беда так и не приходит, все равно, сердце начинает замирать, тоскуя в ожидании чего-то ужасного, какого-то всенародного горя. Вот объясните мне, Федор, что такое огонь, откуда он возникает, куда уходит?
— Огонь?.. — задумался я. — Ну, это такая сложная химическая реакция, которая очень быстро протекает и при которой выделяется большое количество тепла… А впрочем, честно говоря, я и не знаю, что такое огонь сам по себе. Огонь он и есть огонь. Может быть, что это вообще явление, неподвластное нашему пониманию. Может, это вторжение четвертого измерения в наши три.
— И никто не знает. А он живет своей жизнью и время от времени требует выплесков себя — в войнах, в пожарах, в революциях, в извержениях вулканов.
Действительно, пожар бильярдной нарушил вдруг налаженную гармонию жизни пансионата «Восторг». Будто в муравейник бросили горящую тряпку. Весь тот день всюду кто-то с кем-то ругался, в столовой официантка опрокинула и разбила целую гору посуды, вечером молодые коммерсанты, разгуливавшие по пансионату в ярких и безвкусных нарядах, напились и буйствовали, орали матом и горлопанили, изображая пение. Запах пожарища неизбывно стоял в воздухе, наполняя душу тревогой. У Тамары разболелась голова, и после ужина, попрощавшись со мной до завтра, она заперлась в своем номере.
На другое утро мы все же пошли играть с ней в теннис, но она играла плохо, постоянно посылала в сетку подачи, и мы решили отложить игру до завтра. Искупавшись, мы немного посидели на пляже, вернулись в пансионат и узнали, что в Москве объявлен ГКЧП.
Удовольствие двадцать второе
СЮРПРИЗ
Демократически настроенная общественность пансионата «Восторг» бурлила. У телевизоров была давка; когда в промежутках между короткими сообщениями о ползучих действиях комитета по чрезвычайному положению снова показывали виолончелистов, играющих долгие, протяжные мелодии, назначали дежурных, чтобы они следили за информацией. И все равно на пляже народу значительно поубавилось — большинство предпочитало отсиживаться в здании пансионата на случай, если гражданская война разразится по всей территории Советского Союза, включая черноморское побережье. Я тоже волновался, хотя мое сатирическое сердце и чувствовало, что все это — какой-то фарс. Вопреки треволнениям, мы с Тамарой проводили время купаясь и загорая. То и дело кто-нибудь из жителей пансионата прибегал и ошарашивал всех пугающими известиями: