Тринадцатая Дара. Книга 1. Пристани
Шрифт:
– Лапочка, – я сладко улыбнулась, – то, что ты не можешь узнать мое имя, не значит, что его не знаю я.
Ее зрачки полыхнули красным. Злится мадам, ох, как злится! Но почему-то ничего не может сделать.
– До встречи, – надменно бросила вернувшаяся в человечий образ, дама.
– А разве я позволяла тебе уйти, Лийя? – скромно спросила я у фигуры, начавшей таять.
– Попробуй меня оста… – и задохнулась. Потому что я попробовала. Той самой серебряной сетью, что плавала у меня перед глазами. – Отпусти-и-и-и…
– «Хамить не надо по телефону, врать не надо по телефону», – скучно процитировала я.
– Пппо какккому телефону?
– А вот классику читать надо. Образованность повышать. Иди, Лийя, пока ты свободна. – И она исчезла.
Господь
Пусто было в тамбуре. По вискам ручьями лил пот.
4.
Поезд неторопливо подполз к перрону, громко выдохнул и остановился. Помятые со сна пассажиры оживленно толпились в проходе, преувеличенно громко разговаривая хрипловатыми голосами, выглядывали в окна, надеясь увидеть встречающих. Дождавшись, когда вагон опустеет, я вышла в тамбур. В дверь пахнуло осенью. Последние пассажиры втягивались в двери вокзала. Проводники скрылись в вагонах. Перрон обезлюдел. Где-то хлопотливо свистнул маневровый паровоз и все стихло. За спиной раздался негромкий отчетливый стук. Крупный ворон придерживал лапой сушку и методично бил в нее черным блестящим клювом. Заметив, что за ним наблюдают, он перестал трудиться, окинул внимательным оранжево-желтым глазом перрон, закинул голову к спине, издал громкое «Каааррррр!» и строевым шагом пошел прямо на меня, забыв про сушку. Я слегка попятилась, а ворон, промаршировав мимо, направился прямиком к вокзалу. Пешком. Над составом бесшумно пролетела маленькая рыжевато-серая сова. Нестерпимо хотелось проснуться. Вместо этого я достала сигарету и щелкнула зажигалкой. Звук получился неожиданно громким, почудилось эхо. Стоп, достаточно! Так я себя накручу до того, что от собственной тени буду отпрыгивать. Хватит топтать перрон, пора идти. Все время хотелось встряхнуться, как мокрой собаке…
В лицо мягко толкнула волна теплого воздуха. Двери вокзала распахнулись. Я сощурилась под потолок, разыскивая указатель метро. Сильно пахло хвоей. Елки у них тут растут что ли? Оглянувшись, я наконец-то осознала, что вокруг нет никого. То есть вообще никого. Пустой вокзал. За спиной остался пустой перрон, у которого стоял пустой поезд с веселыми ярко-синими вагонами. Минуточку! Вагон, из которого я вышла, был зеленым…
– Мрррраааум… чхи!
Вжав голову в плечи, я медленно обернулась. Фуууу… кот. Здоровый, конечно, со среднего пуделя, ненормально, прямо-таки апельсиново-рыжий, но – кот. Стоит себе напротив и смотрит куда-то мимо меня. Кот еще раз басовито мявкнул, повернулся, продемонстрировал короткий рысий хвост и, повиливая задиком, неторопливо продефилировал за какой-то ларек. И где ж тут искать телефон? И как звонить? Карточки нет. Я двинулась за котом. Ого! На прилавке газетного киоска стоял старый дисковый телефонный аппарат. Раритет. В трубке раздавался непрерывный гудок. Я медленно набирала 31219… гудок, щелчок и – тишина. А затем оглушительный бой курантов. После восьмого «баммммм!» в трубке раздался голос:
– Капа. Хорошо, что ты позвонила. Как добралась?
– Нормально. Кодя в поезде появился.
– Молодец. Это он правильно решил. У тебя есть вопросы?
– Да. Что могут марвины?
– Ого, – усмехнулась я на том конце линии. – А откуда ты про марвинов знаешь? Кодя рассказал?
– Нет. Я разговаривала с одним из них. У них тоже пропал ребенок?
– Вот как. Да, тоже пропал ребенок. Тут не все понятно. Если получится, я попробую с тобой связаться еще раз. Но не уверена. Да, вот еще что про марвинов. Они могут многое. Практически – все. Ты поняла меня?
– Да. Как ты смогла к ним пройти?
– Это не имеет значения. Тебе придется найти свой путь.
– Почему? Ты же говоришь, что мы – один человек. Ты прошла. А если у меня не получится?
– Тогда ни я, ни ты, ни все «мы», ни вместе, ни порознь не стоим и клочка овчины из Кодиной кацавейки. Ты не можешь повторить то, что сделала я. Да и смысла это повторение иметь не будет. Меня не встречал Кодя, не было ночного звонка. В моем случае все было иначе. Я – не первая из нас здесь. Но ты – последняя.
– Как это?
– Вот так. Первая никуда не поехала. Вторая села в поезд с практически отключенным мозгом, чисто на рефлексах, – «я-там» невесело хмыкнула, «я-тут» поежилась, – виток к витку, одна за другой, слой за слоем. Трансформаторная катушка своего рода. И ты – последняя.
– Что я должна делать?
– Не знаю, Капа. Каждая проходила своим путем. У «нас» еще ни разу не получилось, «мы» не смогли помочь. Те, что приходили до меня, погибли. – Меня передернуло. – Я смогла понять, что случилось с дверью в полость. Ах, да. Ты же знаешь, что…
– Знаю. Так что с дверью?
«Я-там» помолчала несколько секунд и очень тихо сказала:
– Кровь на пороге. Больше ничего не могу сказать.
– Зашибись просто! Ну хоть что-нибудь еще? Прошу тебя…
– Кап, а ты дописала… ну, книгу… нашу?
– Что? А, «мумуар»? Нет, не дописала. Да при чем тут это? Хоть что-нибудь еще скажи!
– Через десять минут отправляется электричка. Кодя доставит тебя до места. А дальше – слушай себя. И вот еще что. Запомни: если ты поверила кому-то, человеку или не человеку, верь до конца. Запомни это.
– Хорошо. Но с доверием у меня… у нас – проблемно.
– Придется вспомнить, как это – доверять. Если поверишь – иди до конца.
– Я запомню.
– Хорошо. Все. Тебе пора. И…
– Что?
– Если у тебя получится, мы вернемся… Все «мы» вернемся. И то, о чем ты думаешь – возможно. Все. Иди.
И «я-там» положила трубку, «я-тут» слушала короткие гудки. Откуда-то донесся звук приближающегося поезда. Я завертела головой – ну конечно! Вот же спуск под землю. Бодрой рысью я рванула к эскалатору. И на этом закончилось все мало-мальски нормальное, что фрагментарно еще присутствовало в моей «молодой и ярко цветущей» жизни. Вместо ленты эскалатора был длинный крутой спуск (детская горка невообразимых размеров), вверху которого торчало нечто, напоминающее детские санки. Я подошла ближе. На стене висела инструкция для пользователей девайса. Надо было сесть в санки, уложить на колени кладь и нажать пимпочку под сиденьем. И отступать некуда – уже Москва. Взгромоздясь в санки, пристроив рюкзак на торчащие под немыслимым углом колени, я стала нащупывать обещанную кнопку. Тут снова раздалось басовое мявканье и давешний рыжий котяра увесисто вспрыгнул на рюкзак. Пальцы нащупали кнопку, и я, не успев турнуть с колен наглеца, рванула с низкого старта вниз. Метрополитеновские фонари стремительно замелькали и сменились чадящими факелами, приближался конец пути. Санки резко остановились, кошака метнуло метра на два вперед, где он и приземлился с негодующим ором и фырканьем. Меня приложило носом в рюкзак. Сноп разноцветных искр окрасил интерьер подземелья.
– Здр-р-р-ра, – сквозь выступившие слезы удалось рассмотреть крупного пса… или волка? – пожалуй, все-таки волка, сидящего неподалеку от места приземления кота.
Как только я собралась высказаться по поводу принудительного бобслея, шизофренических бесед со своим альтер-эго, наглых кошаков и приветливых волков, – около последнего появился Кодя. Я захлопнула рот, досчитала до трех и вежливо поинтересовалась:
– И что тут происходит?
– Да ничего вроде бы. Все как обычно.
– С каких пор эскалаторы в метро заменили горками? Где все люди? Где я, в конце концов?
– По порядку отвечать? – поинтересовался непривычно хмурый Кодя.
– Как хочешь!
– Угу. Тогда бегом. Сейчас электричка отправится. Поторапливайся. – Гном, прихрамывая, пошел куда-то вперед и влево.
Я кое-как расплела ноги и выбралась из санок. Немедленно подошел кот и, утробно мурлыкнув, сильно толкнулся лбом в колено. «Что тебе надо, добрая животная» – уныло подумала я, пристраивая рюкзак на плечи и подпрыгивая на месте.
– Можнооо мнее поооойтиии с тоообооой?
Окружающую действительность опять перекосило. Разговаривает. Кот. Со мной разговаривает кот. К доктору, к психиатру! Стройными рядами и колоннами.