Тринадцатая пуля
Шрифт:
— Не хочу ничего слышать! Не заговаривайте мне зубы! Отвечайте сейчас же, где они, эти ваши шедевры?
— Я мог бы не отвечать вам, тем более что вы, на мой взгляд, излишне ироничны и тем более что я совсем недавно уже отвечал на подобный вопрос…
— И что же вы сказали?
— Своему старинному другу, который так же бестактен и бесцеремонен, как и вы, я ответил, что они в сортире…
— О, Боже!..
— Он
— Ах, почему Господь не дал мне таланта? Так хорошо стоять где-нибудь на берегу Волги ранним утром и рисовать… Стоишь, а перед тобой река, черная такая, и ветер…
— Стоять-то хорошо… Мимоходом замечу, что я один из тех немногих художников, которые часто работают по памяти. Хотя иногда можно и на Волгу… Даже, наверно, это хорошо, когда Волга… Ах, если бы вы знали, сколько крестьянок и комбайнеров нарисовано вот этими руками! Целый колхоз! Прожита — и прожита давно — большая часть жизни. Надо было тратить силы, а я тратил — и тратил бездарно — время…
— Сколько горечи в ваших словах! А может, это время не прошло так уж бесполезно?
— Не знаю, как вам ответить… Пили много, это точно…
— Я хочу сказать, если бы не было того времени и вас в том времени, может, не было бы вас сегодняшнего и не было бы этого портрета, за который я, кажется, готова вас полюбить.
— А как же вас муж?
— Он поддерживает меня во всем. Кстати, он сегодня возвращается…
— Какой удар! А я уже подумывал пригласить вас покататься на карусели…
— Не говорите глупостей, я очень его люблю, мой муж замечательный человек, и он мечтает с вами познакомиться. Я уверена, вы с ним подружитесь. Не занимайте этот вечер… Я очень прошу вас. Мы заедем за вами в восемь. Форма одежды парадная. У вас есть вечерний костюм?
Если бы я отказал ей, моя жизнь могла сложиться иначе. Но я согласился.
Несмотря на бестактный вопрос о вечернем костюме…
Глава 17
…Приехав домой, я наткнулся на неожиданную сцену.
У одной из картин застыли мои "квартиранты" и глубокомысленно ее созерцали.
Каждый из знатоков подпирал рукой подбородок. Картина была поставлена на табуретку и прислонена к стене.
Я остановился в дверях и стал наблюдать за развитием событий.
— Так, понятно… Это живописное полотно размером… — наконец изрек Каганович.
— Причем здесь размер? — презрительно перебил Берия. — Это натюрморт…
— Очень
У меня поплыло перед глазами — Хрущев жив?!
— Какой же это пейзаж? — укорил его Молотов. — Вон там, вдали, справа от центра, труба, и из нее дым…
— Это не труба. Это большое дерево. Вероятно, дуб, — Хрущев подошел ближе к картине и наклонился.
— Сам ты дуб. Это труба! Ты что, не видишь? Не может же из дуба идти дым!
— А если его подожгли?..
Лаврентий Павлович животом проложил себе дорогу к объекту обсуждения.
— Остолопы! Вглядитесь, это же письменный стол, а на нем пепельница и дымящаяся трубка! Повторяю, эта картина — натюрморт. По-французски это будет "nature morte".
— И что это значит? — с уважением глядя на Берию, спросил Молотов.
— Это значит — мертвая природа, — с удовольствием объяснил Лаврентий Павлович.
— У тебя, за что ни возьмись, все мертвое, — проворчал Каганович.
— Если логически рассуждать, то здесь не хватает главного, а именно, хозяина трубки, — задумчиво произнес Никита Сергеевич; он отодвинул картину от стены и осмотрел ее со всех сторон, — где-то он же должен быть…
— Поэтому это и называется натюрмортом, что на картине не должно быть живых. Всё, абсолютно всё должно быть мертвым! И напрасно ты, Никита, ищешь, все равно никого не найдешь.
— Из всех нас только товарищ Сталин курит трубку. Значит, этот засранный художник изобразил Сталина без него самого. К чему бы это? Ох, уж мне эти художники! Дождутся еще они от меня! Пидарасы проклятые! — разозлился Хрущев.
— Пошли к Иосифу Виссарионовичу. Доложим, — решил Берия.
И, прихватив картину, квартет знатоков удалился.
…Болтянские заехали за мной ровно в восемь. Перед самым их приездом я стал свидетелем еще одной сцены, которая разыгралась прямо под моими окнами.
Я увидел, как во двор, через арку, решительно вошли две группы штатских граждан. От каждой группы отделилось по человеку.
Один из них, носатый, опиравшийся на толстую палку, был хром на одну ногу.
Второй, полный, пожилой и без видимой растительности на голове, не хромал и был без палки.
Эти двое, по виду старые футбольные болельщики, подошли к Саболычу и его приятелям, которые как раз готовились приступить к любимой игре, и принялись их горячо о чем-то просить. После первых же слов Саболыч и его партнеры раскрыли в изумлении рты, а затем дружно замотали головами.