Тринадцатая пуля
Шрифт:
Но, по слухам, руководство осуществляет кто-то другой, могущественный и страшный, до поры остающийся за кулисами политических событий. Я уверен, что знаю, кто это… Говорят, что закрыты границы. Все эти новости сообщает мне любопытная Слава, которая рыщет по столице в поисках приключений. Я из дому не выхожу.
В Москве установилась отвратительная погода. Идут мерзкие мелкие дожди. Настроение у меня кладбищенское…
Меня продолжают оберегать. Из окна я вижу приставленных ко мне охранников.
Из еды в шкафу на кухне я обнаружил только консервы и макароны. Вчера Слава где-то достала две луковицы и принесла их в кармане своего роскошного парижского плаща.
— Украла? — спросил я, подозрительно глядя на овощ.
— Почему украла? — обиделась она. — Подарил один очень симпатичный грузин…
— Всё, это конец, — сказал я, взяв в руки золотистые головки, — осталось сделать один шаг — съесть сырую луковицу — и превратиться в Буратино.
— Я жаждала приключений, — уныло произнесла поскучневшая Слава, — и где они? То, что здесь происходит, это не приключение, это даже не происшествие, это — катастрофа!.. — она тяжело вздохнула.
Мои попытки найти Болтянского ни к чему не привели. Молчит квартира, молчит дача…
Такое впечатление, что Москва вымерла. Делать нам здесь нечего. Но…
— Без картин я не уеду, — объясняю я Славе.
Она располнела, хотя питается только макаронами и консервами.
— Как твоя гражданская жена я готова ждать, сколько угодно, — сказала она, озабоченно вертясь перед зеркалом, — но здешняя кухня меня доконает. Неужели вы в России всегда так питались?
— Чем тебе не нравятся макароны?
— Они мне нравятся. Но их слишком много. И они мне уже снятся!.. Андрюша, я не уговариваю тебя, но нам надо уезжать. И как можно скорее!
— Ты гражданка Франции, ты можешь ехать. А меня, боюсь, не выпустят…
— Господи, что же нам делать?
— Я что-нибудь придумаю…
— Может, нам пожениться?
— ???
— Тогда тебя, как мужа француженки, точно выпустят! И потом, я еще ни разу не была замужем.
— Не уверен…
— Ты не веришь?!
— Не уверен, что выпустят… А жениться? Что ж, я готов, но с одним условием…
— Знаю. Ты потребуешь невозможного… Ты потребуешь, чтобы я была тебе верна…
— Не помешало бы… Но условие — в другом. Мы обвенчаемся в Париже…
— Но я католичка!..
— Согласен перейти в
— Какая жертва! — Слава повисла у меня на шее. Зачем я ей нужен?..
Я опять стал плохо спать. Лежа с открытыми глазами и вслушиваясь в шорохи старого дома, я часто рисую в воображении далекий город в синей дымке, широкую реку с самыми красивыми в мире мостами, вспоминаю юного любителя чтения на балконе в доме напротив и веселую толпу на набережной…
Ах, Париж, Париж с его неповторимыми улицами, его волнующим волшебным воздухом, Париж, город грез, город, который завораживает, сулит и обещает…
Почему я не уехал туда, когда был молод? Боюсь, мне уже никогда не увидеть Эйфелевой башни… Ну, что ж, спасибо и на том, что Париж был в моей жизни…
Мне жалко самого себя, мне жалко немолодого человека, в которого я превратился с годами. Этого немолодого человека жалеет мальчишка, который сидит внутри меня… В мои годы сентиментальность опасна, и, в конце концов, намучившись, я сердито засыпаю…
…В пять утра выстрелил маузер. Говорят, раз в году и палка стреляет. Что-то произошло в металлических внутренностях дореволюционной единицы огнестрельного оружия.
Может, проржавела пружинка спускового механизма, может, окислился от времени капсюль, может, еще что-то… Но пистолет самопроизвольно произвел выстрел.
От страшного грохота я чуть не лишился разума, с испуганным воплем подлетев на кровати под самый потолок. Мое сердце вмиг покинуло свое законное место над вторым левым ребром и затерялось в области гортани.
Сначала я подумал, что это ночные забавы Лаврентия Берии.
Когда мое сердце благополучно вернулось на место, я встал с постели и только тогда заметил, что Слава даже не проснулась. Да, с такими задатками, живи она полвека назад, можно было бы смело вступать в Иностранный легион! Там бы она не затерялась.
Я встал, накинул халат и прошел в кабинет. Зажег свет. Сильно пахло порохом.
Я подошел к книжному шкафу. Увидел лежащий на полке пистолет. Его дуло было направлено на меня. Из суеверного страха я сделал шаг в сторону.
Маузер выстрелил раз, почему бы ему ни выстрелить еще?.. Я прикинул на взгляд примерную траекторию полета пули и нашел входное отверстие.
Напротив шкафа, на стене, висела в рамочке под стеклом (теперь разбитом) групповая фотография студентов Академии художеств 1974 года выпуска.
Я нашел себя, вернее, то место, где до выстрела на фотографии среди друзей и приятелей помещался молодой подающий надежды художник Андрей Сухов, и увидел пулю, пробившую фотографическую бумагу и застрявшую в штукатурке… Я ножом для разрезания бумаги извлек пулю из стены и положил ее на ладонь. Пуля была теплая…