Трое за те же деньги (сборник)
Шрифт:
Ингрэм облизнул губы.
— Кто вам про это рассказал, мистер Новак? Об этом что, весь город знает?
— Тебя не касается, кто рассказал. Но это правда?
— Да, правда, — Ингрэм устало покачал головой. — Я не должен был пытаться вас обмануть. Я жутко влип, мистер Новак. И если не верну долг, не знаю, что со мной будет.
Новак криво ухмыльнулся.
— Могу рассказать, что будет. Тебя как следует проучат — вздуют до полусмерти. Ребята Тензела. И разком — другим не ограничатся. Так будет тянуться бесконечно. И это лучшее, что может случиться. Если Тензел действительно сойдет с катушек, тебе конец. Капут.
Теперь, когда были поставлены точки над «и», Ингрэм почувствовал, как охватывает его смертельная апатия.
— Вы мне поможете, мистер Новак? Ведь я все выплачу, вы знаете.
Новак хмуро глядел в окно, где отраженные фасадами солнечные лучи причудливым узором падали на улицы. В синеве неба сверкал серебряным крестом четырехмоторный самолет.
— Ну вот что, есть одна возможность.., — сказал он, поворачиваясь к Ингрэму. — Понимаешь? Я дам тебе денег, но потребую твоей помощи. Как тебе это, нормально?
— Ну конечно, отлично, — заулыбался Ингрэм, но по лицу заметно было, что он весьма обеспокоен. — Я так вам благодарен, мистер Новак, готов на что угодно, если вы меня вытащите из этой передряги. Вы же знаете.
— Ладно, — Новак вернулся, чтобы снова сесть на кровать. — Я планирую одно дельце, Джонни. Дельце с банком. И мне нужен цветной парень, чтобы все сработало. Цветной парень — счастливый башмачный рожок — проведет нас в банк. И им будешь ты — милый, сияющий башмачный рожок.
Ингрэм пытался улыбнуться, но тщетно. Он словно повис в пустоте и невесомости, внутри не осталось ничего, кроме страха.
— Вы меня дурачите, мистер Новак. Разыгрываете, как ребенка.
Глаза Новака застыли.
— Я не шучу, Джонни. И Тензел тоже. Подумай об этом.
— Но я никогда ничем подобным не занимался, мистер Новак. У меня для такого кишка тонка.
— От тебя ничего не потребуется. Для дела у меня найдутся другие. Я покупаю твою шкуру, и только.
— Мистер Новак, вы совершаете ошибку, — Ингрэм в отчаянии тряс головой. — Я карточный игрок, просто обычный, средний обыватель. Нельзя даже и думать вовлечь меня в такое дело.
— Это твой ответ?
— Подождите, пожалуйста подождите! Я боюсь, я очень боюсь, мистер Новак!
— Тензела? Или меня?
— Позвольте мне минутку подумать. Пожалуйста, мистер Новак.
— Хорошо, думай. Это большое и солидное дело, если хочешь знать. И ты получишь четверть добычи. Подумай. Это лучше, чем раскачиваться где–нибудь в аллее, будто кто–то прилепил твою голову к телу в жуткой спешке.
Ингрэм нервно улыбнулся, закурил и глубоко затянулся, заполняя дымом легкие. Потом пробормотал:
— Да, великолепная перспектива.
" — Будь жива мать, все шло бы по–другому " — думал он в отчаянии.
Долгие годы, пока он о ней заботился, лишь это было важным и значительным. Принимая любое решение, он помнил, что она есть, и что она его мать. Создать условия для беззаботной и уютной жизни, развлечь картишками, позаботиться, чтобы в доме всегда был достаток, а счета оплачены — все это для него было первейшим делом. Он хотел, чтобы её последние годы прошли в покое и уюте, чтобы она ни в чем себе не отказывала, если захочет пригласить друзей, сходить в церковь и жить той респектабельной жизнью, к которой она всю жизнь стремилась и которую так любила. И дело с Тензелом, будь она жива, выглядело бы совсем иначе. Он бы не допустил, чтобы она переживала, если даже для этого пришлось бы пойти на кражу. Будь она жива, он ухватился бы за предложение Новака без всяких. Хватило бы одной мысли о её комфорте и покое. Но теперь он стал сам по себе. И сразу испугался.
" — Почему я? А чего я боюсь?» — Мысли разбегались, как крысы.
Он мог бы скрыться от Тензела, сбежав из города. Но рано или поздно его найдут. Ингрэма доводила едва не до обморока мысль, что это будет не просто пуля. Темной ночью к нему ворвутся, или поймают в темной аллее, и даже трудно представить, что с ним сделают, измываясь и получая при этом садистское наслаждение. Он боялся побоев и боли — застарелый страх преследовал его всю жизнь.
Дверь открылась, появился Барк с утренними газетами подмышкой и вопросительно взглянул на Новака. Тот повернулся к Ингрэму:
— Ну что, Джонни? Мы теряем время. Хочешь, чтобы я пустил Тензела по твоему следу?
Ингрэм попытался улыбнуться, но усилие только напрягло кожу на острых скулах.
— Я ваш башмачный рожок, мистер Новак.
— О чем это вы? — рассмеялся Барк, его лицо вспыхнуло, глазах смягчились.
Новак раздраженно покосился на него:
— Это значит, Джонни с нами, и теперь нас четверо. А теперь давайте займемся делом.
— Отлично, давайте это отметим и пропустим по стаканчику, — предложил Барк. — Как ты, Джонни?
— Только сделай напитки полегче, — буркнул Новак. — Нам нужно работать.
— Конечно, конечно, — проворковал Барк. Когда он повернулся к бару, зазвенел телефон. Новак поднял трубку.
— Да? Разумеется. Поднимайся, Текс. Мы готовы начать.
— Текс? Техасец? — Ингрэм приподнял брови и слабо улыбнулся. — Похоже, я оказался в избранном обществе.
— Он парень что надо, — отозвался Новак. — Не беспокойся.
Глава пятая
Когда Эрл входил в лифт, его душевный настрой пребывал в том расслабленном состоянии, когда человека ничто не волнует. Ему казалось, что стоило решиться принять предложение Новака — и внутренний разлад угас, напряжение спало. Теперь его переполняло давно забытое чувство основательности и собственной значительности. Он уже считал себя участником большого, солидного дела, и даже его походка стала увереннее.
" — Ты сам себе хозяин ", — подумал он, когда лифт пошел вверх.
Его не волновало, что дело может не выгореть, — лишенный воображения, Эрл не мог представить себе провал в живых и конкретных образах. Это было преимуществом, сделавшим его отличным солдатом. Конечно, все может рухнуть. Такой шанс всегда есть. Это все, что он мог понять. Эрл не мог вообразить в красках и деталях живую картину провала: вой сирены, удар пули в живое тело, ужас ожидания смерти в газовой камере или на электрическом стуле.