Трон Исиды
Шрифт:
«Предрассудки», — сказала какая-то часть ее сознания. Каждую ночь в этот мир приходят дети — целыми и невредимыми; души одновременно с телом. Но не такие: Диона вдруг похолодела, представив, что Клеопатра родит солнце и луну; что они с Антонием занимались магией, не посвятив ее в это. Близнецы для Двух Земель… А магия, связанная с деторождением, очень сложна и опасна.
Конечно, другие жрицы обладали не меньшим даром, чем Диона, — они могли песнями вызывать звезды на небосклон и вздымать горы на равнине. Некоторые из них находились сейчас подле царицы. Диона колебалась: не обратиться ли за помощью? Она уже было направилась к ним, чтобы попросить
Близилась ночь, ночь без звезд — словно огромный хищный зверь, пожирающий луну. Диона сильно дрожала, временами почти теряя сознание. Здесь не было ни снадобий, ни колдовских книг — только она сама и кошка, и богиня, безмолвствующая внутри. И тень возле стены — с головой шакала и зеленовато-желтыми глазами.
Бог Анубис провожает покинувших этот мир в подземное царство, Царство Мертвых. Но здесь он стоял как страж, защитник от жутких полуночных существ, живущих по ту сторону луны. Он протянул руки, наклонил голову с остроконечными ушами и улыбнулся ей, сверкнув клыками. У Дионы не было сил улыбаться в ответ, но его присутствие успокаивало. С ним она чувствовала себя сильнее — пусть ненамного, но все же сильнее.
Она тяжело вздохнула. В царских покоях, на хрупкой грани между сознанием и беспамятством, царица вела сражение, как каждая женщина, рождающая ребенка. Диона сама родила двух сыновей и знала всю силу и власть этой боли.
Предстояло сотворить вселенную, мир вокруг тех двоих, которые стремятся пройти сквозь врата жизни. Мозг работал быстро, четко — Диона вспоминала все, что слышала о том, как это делали боги: бросали зерна в пустоту, творили мир из частей тел собратьев-богов, замешивали глину из хаоса и пустоты и лепили землю, как гончар лепит горшки.
Она простерла руки над алтарем.
— Земля! — Простое слово было сказано: имя, мощь и власть, заключенная в этом имени.
Диона почувствовала землю в своем теле — кости, бывшие ее остовом, ноги, стоявшие на камне, лежавшем на земле под сводом небес. Она погрузилась во тьму — вся пронизанная неизъяснимым ощущением и ароматом растущего и умирающего. И смерти. Все живое и не живое было ее частичкой. Ею была Черная Земля, благословенный дар Нила, роскошная плодородная почва, которая кормила эту часть мира. Ею была и Красная Земля — настолько же пустынная и бесплодная, насколько изобильная Земля Черная; Красная Земля со всех сторон обвивала мир живущих мертвящими объятиями сухих, знойных песков. Из Земли был сделан алтарь, и на Земле же он твердо стоял. Земля — это надежность, это опора, на которой покоится весь мир.
Диона стояла возле алтаря, словно судно на якоре, сжимая руками массивный камень, мощный и незыблемый. Камень тащил ее вниз, и она отчаянно сопротивлялась. Она — часть земли, как и всякая плоть. Но ее дух, магия, живущая в ней, должны быть свободны.
— Воздух, — проговорила она и взмыла ввысь, но невысоко; сила земли удержала ее. По комнате без окон пронесся порыв ветра, раздувая ее волосы и платье, заставляя мигать и метаться пламя свечей. Он словно стремился освободить Диону от объятий земли, подчинить и сделать частью лишь своей стихии. Этого тоже нельзя было допустить. Все, что не являлось воздухом, было землей, твердой, прочной и неизменной. Воздух всегда куда-то рвался, никогда не знал покоя, и все же без земли он был лишь полоской атомов в пустоте. А без воздуха земля станет пустынной, бесплодной — ничто не будет жить на ней и расти. Они кружились
Но это было лишь полдела.
— Вода, — еле слышно сказала Диона, балансируя между землею и небом, пока обе стихии сражались за право обладать ею целиком.
Вода, серебряная, прохладная, разливалась по черной земле, искрилась в воздухе легчайшими каплями. Вода была луной — изменчивой, но постоянной. Она текла в жилах всех живых существ, наполняло чрево женщины, соленая, как море, и дитя плавало в нем, словно странная, невиданная рыба. Вода была для ребенка самым знакомым — его первой стихией, первыми воспоминаниями, первой памятью — темнота, уют и плеск моря.
Вода была женщиной и луной, таинственной магией в ночи, Селеной египтян, Артемидой эллинов, Луной римлян, океаном, руками, скромным ручейком в саду, мощным разливом полноводного Нила… Вода была жизнью; она приносила Черную Землю на Красную, оплодотворяя ее и объединяя Египет.
Диона парила между небом и землей, безмолвная, как вода, обладающая ее мягкой силой, которая побеждает даже камень. До чего же соблазнительно было бы всегда плыть также невесомо, в тишине и покое… Но даже теперь мир сотворен не до конца. Была Земля, на которой стоят воздух, чтобы дышать, вода, чтобы питать жизнь, — но сама жизнь была последней из необходимых стихий.
— Огонь! — воскликнула она, и это был крик боли — боли и триумфа.
Пламя солнца, пламя золота в горне, пламя жаркое, чистое и очищающее, изгоняющее мрак из воздуха, шипящее при соприкосновении с водой, бешено бушующее на земле. Огонь был жизнью. От его касания земля становилась плотью, вода превращалась в кровь, а воздухом могло дышать все живое.
Однако и сейчас ее труд был не завершен. Диона сотворила и назвала целый мир. Но есть еще пятая, иллюзорная, стихия, которую она не могла ни укротить, ни приручить словами, — без этой стихии все остальные останутся лишь бесплотным шелестом ветра. Плоть им могла дать лишь богиня. Но ее нельзя принудить. Богиню можно только просить: мягко, почтительно — а тем временем магия слабела и тени сгущались.
Все сотворенное Дионой висело, как стеклянная сфера, и царица покоилась внутри нее, занятая нелегким трудом рождения детей. Жрецы молились, астрологи смотрели в гороскопы, лекари бормотали что-то невнятное, верша свою премудрую науку. Но стоит богине лишь шевельнуть пальцем — и вселенная содрогнется, мрак ночи ворвется снаружи, и грянет смерть — смерть матери, ее ребенка, одного или обоих сразу.
— В твои руки, — проговорила Диона, почти неслышно. — Мать и Богиня, отдаю все, сотворенное мною. Без тебя я ничто; и мир суть ничто, суета и тщета. Только скажи; склони голову, обрати сердце к милосердию, благослови созданное нами. Разве ты не этого хотела с самого начала? Разве мы не выполнили все твои желания?
Молчание было почти осязаемым. Еще теснее столпились тени, поблескивая голодными жадными глазами. Диона прижалась к алтарю, ожидая ответа богини, и силы оставили ее…
Из самой глубины тишины донесся звук, слабый, как горло, из которого он вырвался; как писк котенка, пришедшего в мир. Диона подняла голову, казавшуюся неподъемной, словно камень, всмотрелась… Из чрева богини появился Гор. А неподалеку лежала кошка и что-то еще: мокрое, блестящее, слепо тыкавшееся в мать. Диона всмотрелась пристальнее. Живот кошки содрогнулся в конвульсиях, и еще один котенок появился на свет.