Тротиловый эквивалент возмездия-1. Предназначен в палачи. Боевик

Джурко Олег

Назаметдинов оскалил желтые редкие зубы. Он издевательски смеялся над конфузом старослужащего солдата. Назаметдинов нагло попирал законы казармы! Назаметдинов поднял руку на Старика! На ветерана роты!

Как рукой сняло с Коробейникова наваждение апатии. В следующее мгновение острый кусок фаянса взметнулся с пола и врезался татарину в зубы. Еще мгновение и беззащитный салага, зажавший ладонями лицо, схлопотал сапогом по яйцам и отлетел в угол умывальни, где побратался с загаженной урной.

Александр подобрал с пола заточенный шомпол. Серебристый

заточенный клювик был еще и любовно отполирован. Нужная вещь, – подумал Коробейников и опустил заточку в карман камуфляжных штанов. Закурил сел на подоконник. ОН более не испытывал злости и снова заскучал. Он смотрел как татарин отмывает разбитые губы и пытался вспомнить за что разозлился на салагу. Не вспомнил. Но за что-то же разозлился! Проклятье! Чем-то же провинился этот наглец! Чем? Вот чем?

– Мужик! – Александр похлопал Назаметдинова по согнутой на раковиной спине…

– Я тебя зарэжу ночью! – прорычал татарин, разглядывая на ладони собранные обломки зубов.

– Мужик, кончай базлать. Приберешься тут, понял. Старшине скажешь – ты раковину разбил. А спать будешь теперь на верхней полке.

И тут Коробейников вспомнил, что еще месяц назад у Ефимычева пропал шомпол от автомата.

– Слышь, чурка! А это не все! Тебе еще перепадет от Фимы за шомпол! – Коробейников дал татарину пенделя под зад и поплелся переселяться с верхотуры на нижнюю койку. Не великое утешение, но все-таки.

– Коробейников! Подь к телефону! – зычно позвал дневальный.

Александр не спеша перебросил матрац Назаметдинова наверх, щегольски заправил свою постель и только тогда двинулся к телефону…

– Ой и схлопочешь ты, Коробейников, по шеям! – потер руки дневальный.

Прапорщик Стебельков приказал немедленно одеться и отбыть в город со служебным автобусом, везущим бухгалтершу в Сбербанк.

– Жди на КПП. Ко мне не подсаживайся. Подойдешь в привокзальный ресторан Дубрава к шестнадцати часам. – Добавил Стебельков и бросил трубку.

Когда Александр появился в ресторане Дубрава, его уже ждали. Стебельков и особист, капитан Щербицкий Леонид Леонидович, заканчивали обед в отдельной кабинке ресторана. Оба в модных шерстяных костюмах. Прислуживала им сама "метрдотельша", великозадастая и низкорослая молодая баба Танька, увешанная золотом и бирюзой.

– Лапочка! – Выглянув из кабинета, Стебельков щелкнул длинными красными пальцами.

Когда подплыла Танька, прапорщик уткнулся носом в прорезь меж ее грудей, напоминающих выставленную напоказ жирную жопу, и пожаловался плаксиво:

– Вот так бы и закимарил у тебя в запазухе вечным сном любви.

– Толик, не волную женщину! Я на работе! – Пискнула Танька, игриво встряхивая напудренный бюст.

– Ну, тогда тарань еще кило Столичной и солянку с антрекотом вот для этого хлопца. Отличный воин! Сашок, поздаровкайся с Танюсей.

– А этого товарища ты знаешь, Сашок. – Стебельков панибратски хлопнул собутыльника по спине. – Что, круто? Не ожидал встретиться с особистом в кабаке!? – Стебельков явно начинал бахвалиться

своей крутизной. – Не журысь, хлопец, этот особняк – прошел афган и Чечню. Он тя насквозь видит!

Стебельков молотил, молотил не унимаясь. И удивительно, – все по делу. Особняк Леонид Леонидович слушал его пьяный треп внимательно, даже, казалось, с уважением. Но вот что связывало продувного ворюгу прапорщика и засекреченного капитана? Вот какие-такие делишки? НЕ удивительно, что Стебельков сумел забашлять военного прокурора, но вот как он умудрился зацепить контрразведчика? Да кто он такой, этот не шибко грамотный кладовщик!?

На посошок заказали еще по двести Смирновской, еще по стопятьдесят Зубровки. Стебельков сунул Таньке в лифчик полтинник баксов и задернул шторы на дверях кабинки.

– Ну, Леонид Леонидович, ты присмотрелся к Саньке? Убедился, что Сашок свой человек? – Едва заметно растягивая слова начал, наконец, Стебельков базар о том для чего затеял крутую пьянку.

Щербицкий подмигнул Коробейникову ясным, совершенно трезвым глазом сокола и ничего не ответил. У Коробейникова молчавшего весь обед, защемило в яйцах от предчувствия, что спьяну дурак Стебельков набазарит лишнего и только усугубит его положение подследственного.

– Да ты, особняк, не межуйся, тебе говорят. Можешь верить Коробку, как мне. Хо-о-роший парень! Надо отмазать. Зачем малого топить в зону. Ему же червонец светит, сам понимаешь! Он нам вот как еще пригодится. – Прапор провел ладонью по горлу. – Проверенный хлопец! Да ты сам знаешь…

– Сделаем, – рассеянно кивнул капитан, лишь бы отвязаться. Он подмигнул Коробейникову, достал спичку, расщепил ее крупными ржавыми зубами и с хитрой улыбочкой заводного хохмача стал ковыряться в зубах.

– Не понял, – настаивал Стебельков. – Это же ценный кадр, не какое-нибудь фуфло! Анкета чистейшая, характер решительный. Да он…

– Кончай, Толян, бухтеть. – Неискренне засмеялся особист. – Я сказал: будем работать в этом направлении.

– Ты чему это смеешься!? Не крути, капитан! Ты же обещал! – От волнения, Стебельков побледнел и насупил брови.

По всему было видно, – прапорщик не боится особиста. Особняк, наоборот, заинтересован в чем-то, что зависит от Стебелькова. Заинтересован, но ему эта заинтересованность не в жилу. Он дразнит прапорщика, компенсируя свою зависимость маленькой местью.

– Сашок, а ну, поди, выди в сортир. Чапай совет держать будет. – Хмуро повелел Стебельков, возмущенный подъебкой самолюбивого капитана.

Коробейников горстями остервенело плескал ледяную воду в свою красную рожу. Он казался себе таким же трезвым, как и капитан-особняк. Его лихорадило. В скорое освобождение от страха разоблачения и верилось, и не верилось. Равновесие надежды и отчаяния было таким шатким. Вот почему капитан подмигивал? Зря, зря заводится Стебельков. Не надо особиста припирать к стенке, если даже есть чем… Любое неосторожное слово наглого прапорщика может легко качнуть весы удачи и в ту, и в обратную сторону.