Тротиловый эквивалент возмездия-1. Предназначен в палачи. Боевик
Шрифт:
– Товарищ прапорщик, вам же плохо. А, может, я отвезу вас в санчасть? Найду частника. Бабки у меня есть.
– Не рыпайся, хлопец. Хватит базарить: товарищ, товарищ. Вор вору – не товарищ, а подельник. Какой х-й я тебе товарищ? Не усек еще? Подельники мы, хлопец! Все мы, бля, подельники. Зови меня Толян. Кликуха у меня Стеба или Стебанутый.
– Вас в санчасть надо с язвой-то?
– Заколебал, Санек! Кончай базар! Что говорю, то и делай. Таньку нельзя лажать, она мне нужна! Обслужишь по первому разряду! Прикольная телка! Вот увидишь. Очень пробивной бабец! У меня все схвачено, за все заплачено. Лизка меня отвезет в конюшню. А ты, хлопец, будь на вокзале в шесть утра. Торгошин привезет
– Анатолий Кондратьевич, зачем гусей дразнить. А если кто настучит особнякам, что я не ночевал в казарме.
– Не твово ума это дело. Усек? Все пучком, хлопец. Ты, главное, приготовь завтра штуку зеленых. Вечером я сам лично передам капитану. Говорю же, отмазали тебя. Гуляй, Вася!
Самогонку, что налила ему Танька, прежде чем лечь под него, Коробейников выплеснул под кровать. Толстуха действительно трахалась классно. Она проделала все известные приемчики возбуждения мужчины.
Хотя перегородки спаленки были дощатыми, как все в частном домике ее матери, Александр освоился в постели Таньки быстро. Никогда еще он не переживал наслаждения такой глубины. Как же удивительно сказывались резкие перепады настроения от страха перед тюрягой до хлесткой радости нового обретения Свободы. Свободный, он совершенно не чувствовал опустошения. Все что замерзло в нем за последние дни под угрозой разоблачения, постепенно оттаяло. Он готов был провести в широкой мягкой постели Таньки хоть целую неделю безвылазно.
А еще Танька была чудной слушательницей. Она так правдоподобно сопереживала, оформляя исповедь обалдевшего мужика тягучими вздохами и охами. Сонная, она Так ласково поглаживала пухлявой ручонкой самые чувствительные эрогенные зоны самца, начиная с макушки и кончая щиколотками. У ласки ее было нечто материнское. Танька сама балдела от своей нежности, да она просто торчала от своих завораживающих прикосновений. И Коробейников к рассвету разговорился.
Поведал Александр мурлыкающей сонной бляди и о своей детской любви к ваятельнице Серафиме. Как же она терзала его от ревности и ненасытности. Рассказал, как его совращали и обучали развратному сексу знакомые Серафимы. Как поили его и Серафиму мужики-художники, чтобы понаблюдать, как ошалевший пацаненок лез под столом к Серафиме под юбку. Специально для спектакля надетую. А под юбкой не было трусов. А коленки пьяной Серафимы мазали горчицей. И все дружно хохотали, когда мальчишка плевался и чихал, слизнув приправу поносного цвета.
Не забыл туманно упомянуть и про Ариадну. Описал Коробейников, как недавно чуть не убил из ревности чужую жену. Расчувствовавшись, немного присочинил: мол, ревнивый супруг палил в него из пистолета. И сколько за свою короткую жизнь поломал целок – признался, не преувеличивая…
– Я знаю чего хочу! – В итоге исповеди таинственным шепотом заявил бухой Коробейников. – Точняк! Я знаю точно чего хочу!
– Кончай мозги пудрить! – Фыркнула насмешливо Танька. – Каждый мужик хочет иметь много женщин! Сашулечка, родненький, успокойся. Всех нас ты все равно не перетрахаешь. Хотя настоящий мужчина должен к этому стремиться изо всех сил.
– Не хило сказано! Я тащусь от тебя Татьяна. Вот бы товарищу А. С. Пушкину подвернулась такая продвинутая телка! А? Прикол! А? Тезка мой! Такой кучерявый еб…рь! А девки какие тогда были? Фуфло! Можно посочувствовать мужику. Ты ее – цап, цап, куда пониже! А барышня, блин, кружевная, – бац, и в обморок…
– А то, Сашуля!
Лишь о случке своей с родной сестрой Александр утаил. Но Танька была действительно не промах. Пьяная, сонная, а не забыла спросить:
– Сашенька, а из дома тебя за что прогнали?
– Да так, мура какая-то…
Коробейников посмотрел на часы. Ни с того, ни с сего разозлился на свою болтливость. Перекатился через теплую сладкую блядежку и стал одеваться к отбытию в свою часть.
" Не пей, не пей, дурак! Если не умеешь! – клял себя Коробейников впритруску поспешая с дальней окраины городка к автовокзалу. Ну, зачем, идиот, разбудил видение Серафимы, имевшее над душой такую странную власть. Давно пора поставить крест на Симке. И воще, разве можно с блядями откровенничать о своей любви? Любовь моя Симке была так нужна, что она испугалась за себя…
Серафима боялась своих чувств, потому что знала как недолговечна зачаточная "любовь" мальчишки. Серафима не дура, сделала все, чтобы обезопасить себя от привычки к нескладным мумуканиям мальчишки о любви. Словам, позаимствованным из кино и книжек. Все было сделано, чтобы извратить чувства пацана до того, как он бросит ее наедине со своей старостью.
Да уж! Ничего не скажешь! Это было время жестоких переживаний. На беспощадность женщины хотелось ответить тем же, но он не умел еще обращаться со своей привлекательностью как охотник с силком, как бандит с удавкой… Неумение отомстить только сильнее подчеркивало его зависимость от опытной, властолюбивой сексторпеды. Он из кожи вон лез, доказывая, что не заслуживает издевательств Серафимы… Но жалость для нее была страшней чумы и отношения их еще больше запутывались.
Какое счастье, что с этим покончено. Сейчас я могу Любой бабой вертеть как хочу. И Танька – не исключение. Какой бы пройдохой она не была, я возьму от нее что мне нужно, но ей самой ничего не обломится. Перепихнулись и никаких воспоминаний.
Волги начальника окружного склад у вокзала не было. У палатки пил баночное пиво прапарщик Стебельков.
– Как ваша язва, товарищ старший прапорщик? – Александр козырнул и впервые осмелился протянуть старшему прапорщику руку.
– Какая там язва! – Прапарщик как должное осуществил с солдатом первое панибратское рукопожатие. Это что-то значило. – С какого, блин, х-я?
– Да вы вчера кефир пили… – Смутился слегка рядовой Александр Коробейников, искательно вглядываясь в серое лошадиное лицо младшего командира. Уж не допустил ли он какую вольность в обращении со старшим по званию?
– Ты это брось, Коробейников, свои подначки. Какой кефир!? Водку мы глушили. И запомни, старший прапарщик Стебельков ничего никогда не забывает!
– Так точно, товарищ старший прапарщик!
– То-то. Вольно, Коробейников. Слухай сюда. Специально приехал от Лизки сюда пораньше, предупредить тебя, Коробейников. Сегодня тебя Щербицкий будет кадрить. Так ты не сопротивляйся. Особняк всегда так делает, если солдат где-нибудь по дурости прокинется. Так что я разрешаю, пусть он тебя заагентуривает. Ничего не бойся. Я подскажу что стучать… Ха, ты понял? Мы Щербицкому подставили полковника Дольникова, Начальника склада в Буевске, а Щербицкий взял на лапу пять штук и прикрыл дело. А там хапнули ого-го! Зараз сотню стволов АК -47 и патронов полсотни цинков. Я только намекнул и капитан спекся. Так что не дрейфь. Потом мне все подробно доложишь? Усек, стукач? Мы тоже забашляем особняка.
– Так точно, товарищ прапарщик!
– Ладно, кончай козырять! Зови меня Толян. Нам еще долго чалиться. Ну, а теперь, Коробейников, заглянь в свой кошелек.
– А что? – Удивился Коробейников.
– А то! Есть кошелек, спрашивают тебя?
– Вот, смотрите. – Коробейников протянул Стебелькову тощий пластиковый кошелек на защелке. Бедняцкий кошелек. Без отделений.
– Сколько было вчера бабок?
– Сто долларов десятками и пятерками.
– Ну и лоханулся ты, хлопец! Я предупреждал! Тут осталось сдачи три червонца бумажками и пятерка железными рублями!