Троя. Грозовой щит
Шрифт:
– Я рада видеть, что силы возвращаются к тебе, царь Дардании.
Тон Андромахи был холодным, и, несмотря на ее физическую близость, он почувствовал, что так же далек от нее, как луна от солнца. Ему захотелось найти какие-нибудь слова, чтобы приблизиться к ней, заставить ее, по крайней мере, улыбнуться. Но он не смог ничего придумать. К ним подошел Приам. Он наклонился к Андромахе, обнял ее за талию, его широкие пальцы остановились на изгибе ее бедер. Геликаон почувствовал, как у него сводит желудок при виде такой фамильярности, и с удивлением заметил, что Андромаха спокойно принимает это.
– Как тебе сегодняшний день, дочь моя? – спросил Приам, наклонившись, чтобы поцеловать ее в волосы.
– По правде говоря, я с нетерпением жду возвращения на ферму.
– Я думаю, что ты могла бы остаться во дворце, – сказал он.
– Ты очень добр, но я устала сегодня. На ферме спокойно и прохладно, и мне там нравится.
Геликаон увидел разочарование на лице Приама. Царь перевел свой взгляд на него.
– Ты выглядишь лучше, Геликаон. Это хорошо. Ты подумал о словах Одиссея, сказанных прошлой ночью? Ты считаешь, что мне следует бояться его блошиного укуса?
– Да, я думаю, следует, – ответил ему Геликаон. – Из всех своих врагов в лице Одиссея ты выбрал самого опасного.
– Я не выбирал его, – возмутился Приам. – Он убил моего родственника. Твоего отца. Я подумал, что для тебя это может быть веской причиной ненавидеть его.
– Теперь он мой враг, – согласился юноша. – Этого достаточно, потому что я бы никогда не смог его возненавидеть.
– Я думал, что кинжал пронзил тебе грудь, а не отрезал твои яйца, – зашипел царь Трои, его светлые глаза засверкали от гнева.
Ответ Геликаона был холодным:
– Я вижу, что желание приобретать новых врагов еще не покинуло тебя. Разве уже не достаточно, дядя? Или ты хочешь, чтобы я тоже перешел в лагерь Агамемнона?
– Правда! Правда! – воскликнул Приам, заставив себя улыбнуться. – Нам не следует ссориться. Мои слова были сказаны поспешно и без всяких на то оснований.
Погладив напоследок талию Андромахи, он пошел обратно на свое место, чтобы наблюдать за Играми.
Девушка подняла чашу с водой и сделала глоток. Затем она посмотрела на Геликаона.
– Вы действительно теперь враги с Одиссеем? – спросила она.
– У нас не было выбора, – сказал он, – но я очень его люблю.
– Он будет страшным врагом, – тихо заметила она.
– Конечно. Агамемнон кровожаден и жаден. А Одиссей – мыслитель и стратег. Война, которую он принесет нам, будет во много раз ужасней, чем то, что мог сотворить Агамемнон.
– Я разговаривала с Гекубой перед ее смертью. Она сказала, что царь Итаки представляет для Трои угрозу. Я не поверила в это. Когда ты вернешься в Дарданию?
– Завтра, после того как завершатся Игры. Если у Агамемнона нет других планов. Микенские шпионы ходят кругами вокруг моего дворца. Скоро, наверное, придут и убийцы.
Она побледнела, в ее глазах появился страх.
– Зачем ты говоришь мне это? Он наклонился к ней:
– Чтобы увидеть беспокойство в твоих глазах. Мы признались в любви друг другу, Андромаха. Судьба распорядилась так, что мы не можем быть вместе, но любовь не умерла – по крайней мере, во мне. А ты холодна, и я не знаю причин этого.
– Неприлично говорить о любви в день моей свадьбы, – сказала она, и ему показалось, что он услышал печаль в ее голосе. – Я знаю, что скрыто в моем сердце. Я знаю, о чем кричит моя душа. Но я также знаю, что не могу иметь того, что хочу, и мысли об этом, разговоры об этом не облегчат мою боль. Возвращайся домой к своей жене, Геликаон, а я вернусь к своему мужу.
Она отвернулась, помолчала, а затем снова повернулась к нему лицом.
– Я не беспокоюсь об убийцах, Геликаон, – сказала девушка. – Я знаю тебя. Ты можешь быть добрым, ты заботишься о тех, кто рядом с тобой. Но ты тоже убийца, хладнокровный и страшный. Когда они придут, ты убьешь их без всякой жалости.
С этими словами Андромаха снова отвернулась. Наступила самая жаркая часть дня, солнце светило на ясном небе, ветер стих. В финале соревнований лучников победил молодой троянский воин, Хеон, который отправил Мерионеса на второе место.
Когда день приблизился к концу и канаты, сдерживающие толпу, опустили, тысячи зрителей пошли по стадиону, желая посмотреть последний поединок, в котором могучий Ахилл завоюет корону победителя.
Геликаон наблюдал за тем, как Фессалии шагает по площадке. Он был обнажен по пояс, его тело было открыто для солнечных лучей, а волосы цвета воронова крыла были убраны с лица. Толпа следовала за ним, но не подходила слишком близко. «Он выглядит словно лев, – подумал Геликаон, – окруженный овцами». Царь Дардании оглянулся в поисках его противника, но никого не увидел. Ахилл молча остановился перед тронами.
Цари западных земель под предводительством Агамемнона покинули свой шатер и прошли по полю, толпа расступилась, пропуская их. Одиссей подошел и встал перед Приамом.
– Я только что узнал, – громко сообщил он, – что мой боец, Леукон, получил травму. Он споткнулся и упал, сломав два пальца. Он не может биться сегодня.
В толпе раздались разочарованные крики. Геликаон почувствовал, как сжалось у него сердце. Он ни на секунду не поверил в эту историю и чувствовал нависшую опасность.
Приам встал со своего места, подняв руки и призвав всех к молчанию.
– Это, несомненно, печальные новости, Одиссей, – сказал он. – Всегда жаль, когда человек становится чемпионом вследствие отказа его противника от поединка. Однако вряд ли кто-нибудь будет отрицать, что Ахилл достоин короны.
С этими словами он наклонился и поднял лавровый венок, собираясь увенчать им а Фессалии. В этот момент заговорил Ахилл.
– С твоего позволения, царь Приам, – начал он, – мне кажется, что собравшиеся здесь люди заслужили того, чтобы увидеть поединок. Почему бы тогда не устроить для них показательный бой? Некоторые говорят, что твой сын, Гектор, прекрасный боец. Я бы считал честью для себя сразиться с ним, и я уверен, что жители Трои с удовольствием посмотрят на это.