Троя. Падение царей
Шрифт:
Внезапно он испуганно посмотрел в сторону берега, и все повернулись туда. Вдалеке, у крайней точки троянских земель, Мыса Приливов, появился свет. То был ярко пылающий маяк.
Геликаон посмотрел на него и нахмурился.
– Маяк, но какой сигнал он подает и кому? Асий, Мыс Приливов в руках троянцев или в руках микенцев?
– Не знаю, господин. Когда я слышал о нем в последний раз, им владели троянцы, – капитан пожал плечами.
– Значит, этот сигнал ни о чем нам не говорит, – быстро сказал Геликаон, приняв решение. – Ониакус, мы поплывем к Геллеспонту и Троянской Бухте, потом доберемся до Симоиса. Там мы встанем на якорь и, если Афина будет к нам благосклонна, тайно переправим с севера наше олово в город.
– Но флот Менадоса держит Геллеспонт! – ответил молодой капитан. – Даже «Ксантос» не сможет победить его пятьдесят кораблей!
– Но, может быть, «Ксантос» и «Борей» смогут сделать это вместе, – задумчиво проговорил Геликаон.
Микенский адмирал Менадос, стоя на высокой палубе своего патрульного корабля, посмотрел вверх и увидел маяк, сияющий на самом высоком утесе Мыса Проливов.
– Что это означает, адмирал? – спросил его помощник, сын его сестры – мальчик довольно умный, но безынициативный.
– Не знаю, – ответил адмирал. – Троянцы подают кому-то сигнал. Но мы не можем знать, кому именно и что этот сигнал означает. Много пользы им будет от этого сигнала! – фыркнул он. – Все они в любом случае, почитай, мертвецы.
Как и его команда, Менадос скучал и был расстроен после долгих дней плавания по Геллеспонту. Его флот состоял из пятидесяти кораблей; он приказал тридцати из них следить за троянским берегом от мыса Фракии до бухты Геракла. Семь кораблей, в том числе его собственный, новая галера «Электрион», держались против течения в Геллеспонте. Остальные двадцать судов были вытащены на берег Фракии, их команды отпущены поспать и поесть. Корабли регулярно сменяли друг друга.
«Но для бойцов нет никакого занятия, – подумал Менадос. – Только и знай, что ходи взад и вперед, сперва на веслах, потом под парусом, снова и снова, утомляя гребцов и притупляя навыки капитанов».
Менадос втайне думал, что порученное ему дело – наказание Агамемнона за то, что Геликаон пощадил его в Дардании.
Весть о микенском флоте быстро разнеслась по землям, граничащим с Геллеспонтом, и пока что ни один корабль не пробовал выплыть из проливов. Они потопили один дарданский корабль, пытавшийся пройти под покровом темноты, и два хеттских торговых судна, пытавшихся вернуться домой; хеттов злило, что действия Агамемнона закрыли проливы для судов всех стран.
Когда обреченные хеттские моряки барахтались в холодной предательской воде, Менадоса спросили, должны ли микенские корабли их подобрать. Пусть погибнут – таков был его приказ. Лично он предпочел бы спасти их; он уважал моряков всех земель, и было нетрудно оставить их на фракийском берегу, чтобы они вернулись домой пешком. Но нельзя было допустить, чтобы до хеттского императора дошла весть, что его корабли потоплены микенцами. С кораблей высмотрели нескольких сильных хеттских пловцов, казалось, вполне способных добраться до берега, и лучники их перестреляли, пока все хетты не пошли ко дну.
– Корабль к северу!
Менадос повернулся и затенил ладонью глаза.
Члены команды «Электриона» вскочили, чтобы тоже посмотреть: им не терпелось взяться за дело.
Далекий корабль шел под парусом, быстро гонимый к ним сильным северным ветром. Менадос не видел знаков на этом судне в угасающем свете дня, но надеялся, что оно троянское или дарданское.
Большая часть троянского флота была заперта в Троянской бухте. Она не могла оттуда выйти, но и микенский флот не мог туда войти. Приам никогда не стремился построить сильный флот, достойный столь великого города; вместо этого он полагался на огромный флот Дардании, построенный его родственниками Энхисом и Геликаоном для троянской торговли и защиты города. В бухте были заперты всего-навсего восемнадцать троянских судов, но многие, как говорили, были теперь оснащены метателями огня, что уравновешивало численное превосходство судов Менадоса.
Это было тупиковое положение. Если бы в распоряжении Менадоса было больше кораблей, он легко захватил бы бухту, но Агамемнону требовался каждый пеший воин, чтобы взять город, потому что его воины гибли у Трои тысячами.
Менадос вздохнул. Членам команды, запертым на кораблях, следовало бы радоваться, что они остаются на борту. Каждый день они видели в небе над Троей вести о горящих погребальных кострах – столбы дыма днем и яркое зарево ночью.
– Это дарданский корабль, господин! – закричал помощник Менадоса. – Твои приказания?
Теперь Менадос и сам мог видеть парус с изображением черного коня. «Но это не „Ксантос“, – подумал он. – Судно слишком маленькое. Жалко».
– Пять кораблей, – приказал он. – Возьмите его на абордаж. У них могут быть полезные сведения для Агамемнона. Остальные корабли пусть держатся поблизости, но не вмешиваются. Там могут оказаться метатели огня.
Его приказы были переданы с помощью поднятых ярких флажков, прицепленных к канату – система, которую Менадос изобрел сам, чтобы передавать сообщения в море.
Пять кораблей – четыре микенских и один афинский – двинулись вперед, к приближающемуся судну, собираясь уничтожить его парус и заставить сбавить ход, а потом таранить и взять на абордаж. Остальные микенские суда тоже повернули на север.
Дарданский корабль продолжал идти, не меняя курса, очевидно, решившись прорваться через строй приближающихся судов.
Когда они сблизились, с афинского корабля взлетели горящие стрелы, нацеленные в черного коня. Две стрелы упали в воду, но пять попали в цель, и парус загорелся. Когда он исчез в пламени, корабль сбился с курса, но продолжал идти. Клочья горящего паруса падали на палубу, потом раздался оглушительный свист, и внезапно все судно охватил огонь.
В последний миг Менадос увидел три силуэта – люди бросились с палубы в море.
– Огненный корабль! – закричал он. – Поворачивайте! Уходите!
Но пылающий корабль все плыл, и афинское судно не смогло убраться вовремя с его пути. Огненный корабль врезался в корпус поворачивающего судна и скользнул вдоль деревянной обшивки. Сила столкновения уронила мачту дарданского корабля, и она, пылая, упала на палубу афинского. Куски горящего паруса, подхваченные свежим ветром, попали на парус одного из микенских судов, и парус этот тоже загорелся.