Трудовые будни барышни-попаданки
Шрифт:
Упс… чую опасность. Не настоящую — Павловна в мыслях не имеет что-то там подозревать про переселение душ. Здесь о таком ведать не ведают. Но простой народ всякое отступление от нормы и стандарта любит обзывать одержимостью. А образованные господа знают и про душевные болезни, и про психиатрические диагнозы. Как раз вчера обсуждали с гостем бедного английского короля Георга, которого парламент признал душевнобольным. Конечно, то Британия, но ведь и я не королева.
Поэтому намеки на мое душевное состояние лучше пресечь в зародыше.
— Меняет, нянюшка. — Я решила пойти ва-банк, выдав давно обдуманную заготовку. —
— Ой, лишенько! — Павловна села, где стояла.
— Явилась мне, нянюшка, Пресвятая Богородица в видении, пока я без памяти была.
— Ой, лишенько! И что сказала Матерь Божия?
— Укорила меня, грешную. И за легкомыслие мое, и за себялюбие. За то, что без матушкиного благословения с Михаилом сбежала. Через это и сыночек мой помер во младенчестве. А хуже того, дочку не любила как матери положено, хотела дитятко невинное совсем одну бросить. Лизонька осталась бы круглой сироткой.
— Да неужто?! Ну, барышня… Не было бы счастья, да несчастье помогло. Переменились вы — я-то вижу. Видать, не зря Богородица вразумила. Теперь-то любехонько! — запричитала Павловна, в порыве чувств подскакивая с лавки и обнимая меня, как ребенка. — И верно, барышня, успеют еще детки горя хлебнуть в жизни, хоть в детстве кто побалует. Вы не сомневайтесь, родненькая, я душу разорву, а в обиду вас не дам!
Ну, в общем, обе поплакали, пообнимались. И почувствовали, что можно дальше жить.
— Барышня, я что сказать-то хотела, когда зашла. — Павловна высморкалась в краешек платка (сморкаться в подол и в пальцы я строго-настрого всем запретила, как и плевать под ноги). — Прошка дяденькин намеднись забегал. Понарассказывал, стало быть, вестей-то недобрых.
— Давай уж, Павловна, радуй недобрыми вестями, — сказала я, подавив вздох.
— Да вот, слухи о вас, Эмма Марковна, пошли нехорошие среди соседей, — неуверенно начала няня. — Мол, вы хлебное вино курите и мужикам продаете. Беглым холопкам даете приют и потом вымогаете у хозяев их продать. Люди странные к вам приезжают и, прости Господи, — Павловна истово перекрестилась, — у вас удавливаются. С холопами панибратничаете, отчего те в дерзость приходят. И печи навозом топите, хотя так отродясь никто не делал. А еще вещи странные творите, обычаи завели нездешние. Дите неухоженным ходит, по двору слоняется, а барыня стекляшки бесполезные покупает в уезде. Приближает к себе юных красавчиков. И последние наследственные души на волю отпускает, разоряет имение. У самой в дому холодно, голодно и непотребно, куда такой дите и наследство доверять?
— Кто же это говорит? — спросила я без особой радости. Уже понятно стало, откуда ветер дует.
— Во всех поместьях. У Васильевых, у Сакенов, у Бродникова — повсюду. Дворня треплет, а господа слушают.
Я поблагодарила няню за информацию, а сама задумалась.
С одной стороны, на слухи можно не обращать внимания. Мало ли их бродит в обществе, лишенном телевизора и соцсетей? Но я здесь не на сезон. Надо вживаться и налаживать отношения со всеми обитателями. А еще — взаимодействовать. И вот о чем подумать: как далеко удочку закидывают, говоря о том, что я плохая хозяйка, чуть ли не самогонщица и развратница, которой ни ребенка, ни наследства доверить нельзя?
Здесь, конечно, нет органов опеки и попечительства. Зато есть предводитель дворянства и опекунский совет. Не Лизу, так имение могут взять в опеку — это когда ты вроде как остаешься владельцем, но в своем же доме не хозяин, не пришей кобыле хвост. Распоряжаются всем чужие люди, назначенные тем самым советом.
Нет смысла задумываться, кто является генератором сплетен и выдумок, хотя я и так догадалась — Дарья Сергеевна и постоянные гости ее имения. С ней я ничего не могу сделать. Хоть благодари: спасибо, что ваши гадости так просты и предсказуемы. В том смысле, что разбить их — не большая забота.
Гости. А что, если мне, чтобы не разбрасываться, просто пригласить гостей и приятно удивить? Пусть увидят, как я хозяйствую. Ну и кто-нибудь станет партнером в моих начинаниях.
Как это сделать? Просто записку к соседям не пошлешь. Начинать надо с моих собственных, личных визитов. Желательно не с пустыми руками. Тогда и на ответный визит можно рассчитывать.
Сейчас самое время этим заняться. Ноябрь к середине, санный путь установился. Начинается так называемое дворянское раздолье. Время от конца осенних работ до начала Рождественского поста, когда все помещики с чадами и домочадцами только и делают, что пируют по гостям и принимают гостей у себя.
Для начала съезжу-ка я к дяденьке. Он уже несколько раз присылал записки с холопами, да я отговаривалась делами. Дел меньше не стало, а ехать придется. Специально заеду в ближайшее воскресенье, заведу личное знакомство с соседями, у Уваровых нынче многие бывают. Потом сама еще куда-нибудь выберусь. Или, если будет удача, так заинтригую провинциальное общество, что они сами ко мне пожалуют.
Для этого надо приготовиться. Роскоши не будет, мне и не по чину. Но скромный крепкий достаток надо продемонстрировать. А раз пошли россказни про мои столичные штучки, так и будем жать на эту педаль до отказа. Чтобы все не просто удивились, но восхитились и возжелали себе такого же.
Одних ламп тут мало будет. Хотя и они сыграют свою роль в вечерних увеселениях. Так, сяду-ка я и набросаю списочек, что бы такого показать соседушкам, чтоб до печенок пробрало и вместе с тем не отпугнуло.
— Павловна, присмотри за хозяйством, душенька. Мне подумать да поработать надо. Есть у меня мысли, как слухи те гадкие нам на пользу повернуть.
— Как, Эмма Марковна? — страдальчески спросила няня.
— Соседи слушают и дивятся. А они должны увидеть и удивиться еще больше, — сказала я с улыбкой.
Павловна, привыкшая к тому, что, когда барыня занята, она временный усадебный бурмистр, удалилась с гордым и ответственным видом.
Сначала — общий принцип, а от него к частному. Я уже поняла, что в эту эпоху путь к любому сердцу лежит через желудок. В гости, конечно, ходят посудачить о новостях, перебрать косточки родне и соседям, покартежничать, а если хозяин богат, то гостям предлагают бал или даже спектакль домашнего крепостного театра. Но главное — обед. Его ждут, им наслаждаются, его запоминают, о нем рассказывают. Если я запущу воздушный шар с музыкой или построю в усадьбе железную дорогу, но угощу простеньким супом с пирогами и чаем с вареньем, все запомнят только эту гастрономическую скаредность.