Труды по россиеведению. Выпуск 4
Шрифт:
В высшей школе мое (и не только мое) поколение учили: социализм придет вслед капитализму, как его отрицание. И это так. Свидетельствую: я жил в обществе, которое отвергло капиталистический (демократически-рыночный) уклад в пользу социалистического гибрида тюрьмы, казармы и санатория. Но затем произошло неслыханное. Советский социализм породил в качестве высшей своей фазы не коммунизм (здесь Энгельс и Суслов ошиблись), а капитализм. Который вырос из социализма – психологически, нравственно, структурно, организационно etc. Более того, этот новый русский капитализм не утратил и своей социалистической субстанции. Еще более того, путинский капитализм-социализм, подобно западному устройству, – медаль с двумя сторонами. И никакой социальной альтернативы капитализм и социализм в России начала XXI в. собой не представляют.
Одно отличие от Запада: там социал-демократический капитализм работает на б'oльшую часть общества (средний класс, «социальная плазма», по Р. Дарендорфу), здесь социалистический капитализм – на меньшую (верхи и их прислужников, «властная плазма», по моей терминологии). – Должен сказать: путинская модель устойчива и непротиворечива. – В свое время русская история нашла свою формулу в самодержавно-крепостническом – общинно-передельном режиме. Самодержавный царизм закабалил население России, поместил его в формат общины, где шел перманентный передел земли. Это был эффективный способ процветания верхушки за счет народа, который с тех пор занялся делом, которое вскоре станет привычным, органическим – кормить дворян и отправлять передел. – Сегодня в России сложилось типологически сопоставимое. Самодержавное президентство «поместило» население в формат перманентного «рыночного» передела небольшой материальной субстанции в условиях денежного дефицита. Население вновь занято привычным делом. Та же его часть (все не нужны), которая необходима для обеспечения процветания «властной плазмы», мобилизуется ею и сносно оплачивается. Мы пришли или вернулись к знакомой диспозиции: самодержавие (бесконтрольная власть), опирающееся на передел. Или иначе: передел как основной социальный процесс и инстинкт, «обеспечиваемый» самодержавием. Подобно христианской Троице они единосущны, но не слиянны.
Таковы итоги русской политэкономии в начале десятых годов XXI в.
И это-то мы должны преодолеть…
…Да, мы чуть не забыли объяснить, почему так странно названа работа – «…Апрель двенадцатого года». Это строчка из ахмадулинского «Снимка» (стихотворение перепечатано в поэтической подборке «Трудов…» настоящего выпуска). Мне всегда от этих «стишков» (как любил говаривать Иосиф Бродский) хотелось и радостно, и горько (одновременно) плакать. Та Россия, моя Россия (дореволюционная), казалось бы, на невиданном, неостановимом подъеме, но мы-то знаем, что «в терновом венце революции грядет шестнадцатый год». Оказалось Семнадцатый, какая разница. – И вот столетие спустя вновь «апрель двенадцатого года». Будущее неясно. Неужели опять «невиданные перемены, неслыханные мятежи»? Не знаю. Но на всякий случай, «людям добра» (по Льву Толстому) советую объединяться. Ведь зло, как всегда, наготове.
1. Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. – М.: Мысль, 1993. – 416 с.
2. Кульпин Э.С. Социально-экологический кризис XV века и становление русской цивилизации // Общественные науки и современность. – М., 1995. – № 1. – С. 88–98.
3. Кульпин Э.С., Петкевич К. Восточная Европа между двумя смутами: Феномен Великого княжества Литовского // Общественные науки и современность. – М., 2004. – № 2. – С. 80–94.
4. Сухова О.В. Десять мифов крестьянского сознания. – М.: РОССПЭН, 2008. – 678 с.
Пойдет ли Россия на четвертый круг? (Наброски на тему прошлого и будущего российского способа самореализации)
«Отбросьте амбиции – и обретете твердую опору».
В настоящей статье автор ставит перед собой задачу ответить на два вопроса, имеющих не только историческую, но и актуальную политическую значимость. Первый: является ли авторитарная военная империя естественной и единственно возможной формой существования России, как утверждают сегодня многие сторонники великодержавной философии, или же окончательно она изжила себя и должна быть заменена другой? Второй вопрос: насколько внутренняя политика России влияет на внешнюю и, с другой стороны, как международная обстановка отражается на внутрироссийских делах?
Оба вопроса неразрывно связаны, ибо в мире не так много стран, на историческое развитие которых наложили такой глубокий отпечаток геополитическое положение и воздействие извне. И сегодня российская внешняя политика – это не только и не столько способ отношений с другими странами, сколько поиск модели собственного экономического и политического развития. А перемены во внутренней жизни неизбежно сказываются на международном курсе.
Для ответа на эти вопросы обратимся не только к опыту последних 20 лет – нового времени в жизни России, но и заглянем в глубь ее истории. Автор осознает, что его исторические экскурсы весьма схематичны. Однако история интересует нас постольку, поскольку «задает» точки отсчета для рассмотрения современных процессов.
Нынешнее состояние России представляет собой невообразимую амальгаму. В ней есть новейшие признаки рыночной экономики, информационной революции, зарождения гражданского общества, присутствуют массовая мобильность, широкие зарубежные связи и атрибуты демократии, которых страна за всю свою историю никогда не знала. Наряду с этим происходит реставрация советской однопартийной системы и «новой номенклатуры», расширяется контроль органов безопасности, суда и правоохраны над внутренней политикой и общественной жизнью, наращивается военная мощь, идет «ползучая» реабилитация сталинизма. Возрождаются православно-имперская идеология, мифология и державная традиция царской России.
Одним словом, то ли рельеф традиционализма проступает сквозь «кисею» современной цивилизации, то ли развитие нового общественного уклада облекается в исконно российские покровы. В свете мощного всплеска общественной ностальгии по былому имперскому величию тема падения империи снова актуальна как никогда.
Становление, расцвет, упадок и крушение каждой из великих империй уникальны и неповторимы. Однако всех объединяет одна общая черта. Начиная с римского государственного деятеля и философа V–VI вв. Аниция Боэция, очевидцы падения своей державы считали, что в отличие от всех остальных она рухнула не в силу естественного хода истории, а из-за стечения обстоятельств, некомпетентности правителей, злого умысла, созревшего внутри и за рубежом. Распад собственной империи всегда воспринимался как невиданная катастрофа, тогда как конец любой другой – всего лишь как звено цепи сходных, объяснимых и закономерных исторических событий.
Такие взгляды преобладают и в сегодняшней России. Президент Владимир Путин несколько лет назад назвал распад СССР «величайшей геополитической трагедией XX века»; эту мысль поддержало большинство общества и политической элиты. Не касаясь существа этой весьма спорной оценки, заметим: она еще раз доказывает, что при всех особенностях советская империя была подвержена действию универсальных законов социально-экономической, военно-политической и морально-психологической цикличности. По существу она ничем не отличалась от своих многочисленных предшественниц, переживших подъем, расцвет, упадок и крах.
Нет сомнений: в некоторых важных отношениях царская Россия и ее продолжатель Советский Союз выделялись на фоне великих трансокеанских империй XIX–XX столетий. Великобритания и Франция, Испания и Португалия, Италия, Голландия, Бельгия и Германия строили свое процветание на беспощадной эксплуатации заморских колоний и проводили жесткое разграничение между европейцами метрополии и порабощенными коренными народами.
Россия же всегда была империей не экономической, а военно-политической, приобретавшей колонии не только и не столько для выкачивания их ресурсов, сколько для расширения периметра своей безопасности, а также для приумножения престижа и роли в окружающем мире. Российская (советская) правящая элита была открыта для знати из колониальных провинций, и эта поистине интернациональная номенклатура сообща и жестоко эксплуатировала и подавляла всех подданных, использовала их как дешевую (хотя и малопроизводительную) рабочую силу и как пушечное мясо – все для поддержания своих власти, богатства и величия. С имперской нацией – этническими русскими – зачастую обходились даже более сурово, чем с другими народами.