Труды по россиеведению. Выпуск 4
Шрифт:
На момент своего зарождения в конце XV в. Российская империя при всей особости была более или менее естественным образованием. Авторитаризм, мессианство, милитаризм и империализм были свойственны всем крупным европейским государствам. Правда, и тогда в остальной Европе, где свирепствовала инквизиция и назревали страшные восстания и религиозные войны, не было такого рабства большинства населения и безраздельной власти монарха над аристократией и всеми подданными. Экономическая и политическая отсталость Руси, как результат 250 лет монгольского ига, имела огромное негативное значение, но тоже не являлась чем-то из ряда вон выходящим. От этого недуга страдали и другие европейские страны и регионы, побывавшие под гнетом восточных завоевателей: Балканы, Испания и Португалия, юг Италии.
Специфика России в том, что в 1917 г. на «обломках
16
Нельзя не отметить, что, например, в Германии после падения монархии образовалось вполне демократическое государство. Оно уступило место гитлеровскому нацизму лишь 16 лет спустя в условиях беспрецедентного мирового экономического кризиса.
Когда первый «кавалерийский наскок» в начале 20-х годов XX в. провалился, начался долгосрочный проект строительства военно-промышленной империи как антипода остальному миру и с целью его будущего завоевания под лозунгами марксизма-ленинизма. Этот проект продолжался при Сталине и Хрущеве (вспомним знаменитое обращение последнего к Западу одновременно со стуком ботинком по трибуне ООН: «Мы вас закопаем!»). Он стал изживать себя только в брежневские времена в силу естественного внутреннего дряхления коммунистического режима. Но основообразующие звенья государства продолжали работать по инерции, пусть в смягченном и цинично-имперском идеологическом обличье.
Именно потому, что эти фундаментальные основы не изменились, СССР стал историческим прецедентом – рухнул в предельно благоприятных внешних условиях. Советская империя была построена как монолитный, наглухо закрытый бастион, находящийся в вечной осаде, и потому не обладала иммунитетом против широких контактов с внешней средой. Но такое существование не могло продолжаться вечно.
Ядерное оружие сыграло с державой злую шутку. Поначалу оно действительно сделало большую войну немыслимой и обеспечило неприкосновенность границ СССР. Но кремлевские сидельцы слишком полагались на это оружие как на гарантию безопасности и глобального статуса и потому не поняли (да, наверное, и не были способны понять) жизненную важность адекватного приспособления страны и государства к динамичной научно-технической и информационной революции, бурным экономическим и социально-политическим переменам в мире, которые неуклонно размывали основы советской системы. В итоге бастион рухнул, как только осада (или социально-психологический «синдром осады») была снята. Конечно, современная Россия существенно, и во многом необратимо, отличается от Советского Союза. Но от уроков его краха не стоит отмахиваться нынешним руководителям страны – это касается и абсолютизации роли ядерного оружия как главнейшей и чуть ли не единственной опоры безопасности и мирового статуса страны.
Распад империи Рюриковичей был для своего времени экстраординарным по масштабу хаоса, но не беспрецедентным. Национально-освободительная борьба Нидерландов против испанского владычества и гражданская война и революция в Англии, случившиеся примерно в тот же период, уступали русской Смуте по масштабам, но не по примерам кровавых злодеяний. А начавшаяся вскоре Тридцатилетняя война установила на тот момент общеевропейский «рекорд» по боевым и гражданским потерям, массовому мародерству и жертвам последовавшей эпидемии чумы. Правда, то была не внутренняя сумятица, а международная бойня, которой по праву стоило бы присвоить звание первой мировой войны (а наполеоновским войнам – второй).
Падение империи Романовых создало прецедент распада державы, находившейся в стане победителей в мировой войне.
Крах Советского Союза – уникальное историческое событие: крушение империи произошло безо всякой войны и, более того, – в максимально благоприятных международных условиях мира и сотрудничества.
Роль внешней политики в подъеме и крушении СССР была неоднозначной. Холодная война прошлого века достаточно отчетливо распадается на два характерных этапа примерно по 20 лет каждый: с конца 40-х до конца 60-х годов и с конца 60-х до конца 80-х годов. Первый этап явил биполярность в классическом виде со всеми ее политическими, военными и идеологическими последствиями. Ожесточенная борьба Востока и Запада во главе с СССР и США на всех площадках глобальной арены идеально соответствовала официальным идеологическим догмам советской империи (борьба за мировую коммунистическую революцию с опорой на ее оплот – СССР), устройству Советского государства и мобилизационно-милитаристской экономики.
СССР вполне эффективно выполнял свое «генетически закодированное» предназначение и одержал немало политических и военно-технических побед над Западом: закрепление за собой сфер имперского влияния в Восточной Европе, Азии (КНР, Индия, Северные Корея и Вьетнам, Индонезия, арабские страны Ближнего Востока), в Африке (Алжир, Гана, Танзания) и Латинской Америке (Куба), запуск первого спутника в 1957 г. Эта фаза конфронтации завершилась прямым противостоянием СССР и США во время Карибского кризиса 1962 г., после которого Москва вывела ракеты с Кубы, а Вашингтон пообещал на нее не нападать и стал постепенно склоняться к признанию за Советским Союзом военно-стратегического равенства.
Второй этап холодной войны уже носил отпечаток формирующейся полицентричности – прежде всего, из-за выделения Китая в самостоятельный центр силы и, как следствие, политического, идеологического и военного противостояния между КНР и СССР. Оно вылилось, в частности, в прямые вооруженные столкновения на границе в 1969 г. и поставило две державы на грань войны во время нападения Китая на Вьетнам в 1979 г. Не снижая конфронтации с НАТО в Европе, Советский Союз развернул на востоке мощную (полумиллионную) военную группировку и всерьез готовился к обычной и ядерной войне с КНР. Биполярность размывалась и из-за роста экономической силы и политической активности Западной Европы (вспомним «новую восточную политику» канцлера ФРГ Вилли Брандта) и развития Движения неприсоединения во главе с Индией и Югославией.
Именно поэтому второй этап холодной войны был более спокойным, кризисы не столь остры, как раньше, а в первой половине 70-х годов случилась даже разрядка напряженности между СССР и Западом. Впервые начались серьезные переговоры об ограничении и сокращении ядерных вооружений СССР и США 17 и обычных вооруженных сил ОВД–НАТО в Центральной Европе, в 1968 г. был заключен Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). При сохранении жесткого соперничества Москвы и Пекина в верности марксистско-ленинским догмам несколько остыл пыл идеологической борьбы между Востоком и Западом (советская доктрина «мирного сосуществования» в чем-то была созвучна западной концепции «конвергенции»).
17
Заключенный до того Договор о частичном запрещении ядерных испытаний от 1963 г. преследовал прежде всего экологические цели. Договоры о запрещении размещения оружия массового уничтожения в космосе и на небесных телах (1967) и о запрещении размещения оружия массового уничтожения на дне морей и океанов (1971) относились к военной деятельности, которую стороны едва ли планировали из-за ее сомнительной целесообразности.
Таковы были первые признаки динамики полицентричного мира, имевшего совершено иные черты, чем биполярная структура международных отношений. Но престарелое советское руководство не могло понять эти перемены, рассуждало в биполярном ключе (как в игре с нулевой суммой), стремясь воспользоваться ослаблением США после поражения во Вьетнаме. А советники кремлевских долгожителей, за редким исключением, боялись усложнить их картину мира и вызвать нарекания за любомудрие. Разумное свертывание военно-политической сверхвовлеченности США в Азии и Европе в 1970-е годы в Кремле восприняли как «отступление мирового империализма». Рост силы и самостоятельности Западной Европы и Японии был понят как «обострение межимпериалистических противоречий». Взрыв национализма в Третьем мире приветствовался – как новое подкрепление авангарда социализма в антиимпериалистической борьбе.