Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
— Это ты, Мартин? — спросила Каталина тихим голосом.
— Да, это я. Мы не сможем увидеться?
— Нельзя.
— Я уезжаю из Эстельи. Хочешь поехать со мной? — спросил Мартин.
— Да, но как выбраться отсюда?
— Ты готова сделать все, что я тебе скажу?
— Да.
— И следовать за мной повсюду?
— Повсюду.
— Правда?
— Даже на тот свет. А сейчас иди. Ради бога! Как бы нас не застали.
Мартин сразу позабыл обо всех подстерегавших его опасностях, отправился в город и, не заботясь о том, что за ним могут следить, пошел в гостиницу к Баутисте и в полном восторге заключил его в объятья.
— Послезавтра, — сказал Баутиста, у нас будет экипаж.
— Ты обо всем договорился?
— Да.
Мартин вышел от своего зятя, весело насвистывая. Когда он был уже возле своей гостиницы, его остановили двое стражников, которые, очевидно, следили за ним, и грубо приказали ему замолчать.
— Как! Разве свистеть запрещено? — спросил Мартин.
— Да, сеньор.
— Ладно. Я перестану свистеть.
— Если вы будете пререкаться — отправитесь в тюрьму.
— Я не пререкаюсь.
— Он еще спорить смеет! А ну, давай пошли!
Салакаин понял, что они только ищут предлога засадить его, и, терпеливо снося тумаки, которыми его щедро награждали, вошел в сопровождении стражников в здание тюрьмы.
ГЛАВА XII,
в которой события мчатся галопом
Стражники передали Мартина в руки главного тюремщика, и тот провел его в темную каморку, где стояли скамья и глиняный кувшин с водой.
— Вот черт! — воскликнул Мартин. — Тут дьявольски холодно. А где же я спать буду?
— На скамье.
— Вы не могли бы прислать мне тюфяк и одеяло? Я бы постелил себе на полу.
— Если заплатите…
— Заплачу, сколько надо. Пусть принесут тюфяк и два одеяла.
Тюремщик вышел, оставив Мартина в потемках, и немного погодя вернулся с тюфяком и одеялами. Мартин дал ему дуро, и ублаготворенный тюремщик спросил его:
— А что вы такое натворили, что вас сюда привели?
— Да ничего. Шел по улице, думал о своем и насвистывал. А стражник мне говорит: «Свистеть нельзя». Я замолчал, и тут вдруг ни за что ни про что меня поволокли в тюрьму.
— Вы не оказывали сопротивления?
— Нет.
— Тогда вас, наверное, за другое взяли.
Мартин сказал, что и ему это кажется. Тюремщик пожелал спокойной ночи, Салакаин любезно ответил и улегся на полу.
— Здесь я в такой же безопасности, как в гостинице, — сказал он себе. — Что там я у них в руках, что здесь — один черт. Надо спать. Утро вечера мудренее.
Хотя в голову ему лезли всякие мысли, он все же заставил себя уснуть и хорошо отдохнул.
Проснувшись, Мартин увидел солнечный луч, который падал из окна под потолком и освещал жалкую каморку. Он постучал в дверь и, когда появился тюремщик, спросил его:
— Вам еще не сказали, за что я сижу?
— Нет.
— Так, значит, меня будут держать в тюрьме без всяких оснований?
— Может быть, ошибка какая вышла.
— Да, это, конечно, хорошее утешение.
— Мало ли что бывает на свете? Да здесь ведь с вами ничего не случится.
— А сидеть в тюрьме — это, по-вашему, пустяк?
— Тюрьма никого не позорит.
Мартин прикинулся боязливым и робким и спросил:
— Вы принесете мне поесть?
— Да. Проголодались, а?
— Еще как!
— Небось тюремный харч есть не станете?
— Нет.
— Тогда сейчас вам платный обед доставят. — И, весело напевая, тюремщик вышел.
Мартин съел все, что ему принесли, растянулся на полу, завернувшись в одеяло, и после короткого отдыха встал, готовый принять решение.
— Что же можно сделать? — спросил он себя. — Подкупить тюремщика? На это надо много денег. Вызвать Баутисту — значит подвергнуть его опасности. Ждать, пока меня выпустят, — значит обречь себя на вечное заточение или на пребывание в тюрьме, по крайней мере, до конца войны… Надо бежать, другого выхода нет.
С этим твердым убеждением он стал обдумывать план побега. Выйти через дверь трудно. Она не только прочна, но еще и заперта снаружи на ключ и засов. А кроме того, если бы даже выпал счастливый случай и удалось выйти через дверь, то пришлось бы еще пробежать по большому коридору, а потом по лестнице… Это невыполнимо.
Остается окно. Единственный возможный путь.
— Интересно, куда оно выходит? — подумал Мартин.
Придвинул к стене скамью, взобрался на нее, ухватился за
прутья решетки и стал подтягиваться на руках, пока глаза его не оказались на уровне рамы. Окошко выходило на площадь с фонтаном, ту самую, где накануне он встретил Иностранца. Мартин спрыгнул на пол и сел на скамью. Решетка была узкая, небольшая, из трех вертикальных прутьев без поперечин.
— Если выломать один, может, мне и удалось бы пролезть, — сказал себе Мартин. — А выломать нетрудно… но потом понадобится веревка. Где ее взять?.. Одеяло… Разорвать одеяло на полосы… Это сойдет.
Единственным инструментом, которым он располагал, был маленький перочинный нож.
— Надо посмотреть, крепкая ли решетка, — пробормотал Мартин.
Он снова встал на скамью. Решетка была вделана в стену, но довольно легко подалась. Железные прутья были вставлены в деревянную раму, один угол которой источил жучок. Мартин решил, что, по всей вероятности, нетрудно расковырять здесь дерево и освободить конец крайнего прута.
Он отрезал от одеяла полосу, продернул ее через решетку, а затем связал концы вместе, потом поднял один край скамьи и зацепил две ее ножки за получившуюся петлю.
Соорудив таким образом подобие наклонной плоскости, ведущей к окну, он, скользя, вскарабкался по скамье к решетке, ухватился левой рукой за один из прутьев, а правой, вооруженной перочинным ножом, начал резать раму.
Положение его отнюдь нельзя было назвать удобным, но Мартин не сдавался, и после часа тяжелого труда ему удалось вытащить прут из гнезда.