Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
Высвободив прут, он приладил его на прежнее место, убрал скамейку от стены, спрятал щепки в тюфяк и стал ждать ночи.
Явился тюремщик с ужином, и Мартин принялся настойчиво расспрашивать, нет ли каких решений на его счет, не собираются ли его и дальше держать без всяких на то оснований. Тюремщик пожал плечами и тут же ушел, весело напевая. Оставшись один, Салакаин немедленно взялся за работу.
Он был совершенно уверен в том, что побег ему удастся. Вынул перочинный ножик и стал разрезать одеяла на полосы. Покончив с этим, начал связывать одну полосу с другой, пока не получилась веревка длиной в пятнадцать морских саженей. Такая ему и была нужна.
Потом он решил оставить в тюрьме забавную памятку. Взял кувшин для воды, надел на него берет и завернул в оставшийся кусок одеяла.
— Когда тюремщик сюда заглянет, он подумает, что я сплю. Таким образом я выиграю лишнюю пару часов, которая мне будет очень кстати.
Он глянул с улыбкой на сверток, потом поднялся к решетке, привязал один конец своей самодельной веревки к прутьям, а другой стал потихоньку опускать наружу. Когда вся веревка повисла вдоль стены, он с большим трудом протиснулся через отверстие в том месте, где был выломан прут, и начал осторожно спускаться, скользя по стене.
На какое-то мгновение он очутился возле освещенного окна. Сквозь стекло увидел человека в глубине комнаты… Мартин был уже в четырех-пяти метрах от земли, как вдруг с улицы донесся звук шагов. Мартин замер, и когда шаги почти смолкли вдали, он не без некоторого шума упал на землю.
Должно быть, развязался один из узлов, потому что кусок веревки остался у него в руках. Мартин встал на ноги.
«Ничего страшного. Я цел и невредим», — успокоил он себя.
Проходя мимо фонтана, он бросил обрывок веревки в воду. Потом быстро зашагал по Руа-Майор. Он шел, время от времени оглядываясь, и при свете раскачивающегося на веревке фонаря заметил двух мужчин, вооруженных ружьями, штыки которых мрачно поблескивали. Не было сомнения, что эти двое идут за ним. Если он побежит, то попадет на часовых, стоящих у городской стены. Не зная, что делать, и увидев рядом отворенную дверь, Мартин вошел в дом и тихонько прикрыл дверь за собой.
До него донесся стук сапог по тротуару. Он подождал, пока шаги затихли, и уже собрался было выйти, когда сверху по лестнице спустилась старуха и заперла дверь на ключ и засов.
Мартин оказался в ловушке. Опять раздались шаги его преследователей.
«Не уходят», — подумал Мартин.
И действительно, они не только не ушли, но, напротив, дважды сильно стукнули в дверь молотком.
Снова явилась старуха, на этот раз с фонарем в руках, и, не открывая, вступила в разговор с теми, кто был снаружи.
— Сюда не входил мужчина? — спросил один из преследователей.
— Нет.
— Будьте добры, поглядите хорошенько. Мы из ночного дозора.
— Здесь никого нет.
— Осмотрите подъезд.
Услышав это, Мартин крадучись пробрался за спиной старухи из подъезда на лестницу. Старуха посветила фонарем во все углы и сказала:
— Нет. Никого здесь нет, нет никого.
Он хотел было вернуться обратно в подъезд, но старуха приподняла фонарь так, что свет упал на нижние ступени лестницы. Мартину не оставалось ничего другого, как подняться по лестнице выше, перешагивая сразу через две ступеньки.
— Придется провести ночь тут, — сказал он себе.
Другого выхода не было. Самое верное — подождать, когда
наступит день и отопрут дверь. Он не хотел подвергать себя риску быть обнаруженным в подъезде, пока дверь заперта, и прождал наверху вплоть до самого утра.
Около девяти часов Мартин начал осторожно спускаться по лестнице. Добравшись до второго этажа, он увидел богато обставленную комнату, на диване лежали мундир, берет и шпага офицера карлистских войск. Мартин знал, что только дерзкая отвага может его спасти; он поспешно скинул свою одежду, облачился в мундир, надел берет, потом пояс со шпагой, накинул сверху плащ и пошел вниз по лестнице, громко стуча каблуками. Навстречу ему попалась вчерашняя старуха, и, при виде нее, он сказал:
— Неужели в этом доме ни души нет?
— Что вам угодно? Я не заметила, как вы вошли.
— Здесь живет майор дон Карлос Оандо?
— Нет, сеньор, такого здесь нет.
— Большое спасибо.
Мартин вышел на улицу и, закутавшись в плащ, с победоносным видом отправился в гостиницу к Баутисте.
— Ты? — воскликнул Урбиде. — Откуда ты явился в таком наряде? Где ты пропадал весь вчерашний день? Я уже беспокоился. В чем дело?
— Я тебе все расскажу. Экипаж есть?
— Да, но…
— Ни слова, подгони его сюда сейчас же, да поторапливайся, — чем скорее, тем лучше.
Мартин уселся за стол и написал карандашом на листке бумаги: «Дорогая сестра. Я должен с тобой увидеться. Меня ранили, и очень тяжело. Приезжай немедленно в этом экипаже с моим другом Салакаином. Твой брат Карлос».
Покончив с письмом, Мартин стал нетерпеливо ходить взад-вперед по комнате. Каждая минута казалась столетием. Ему пришлось прождать два нескончаемых часа в состояний смертельной тревоги. Наконец около полудня послышался звон колокольчиков.
Он вышел на балкон. У дверей стоял экипаж, запряженный четверкой лошадей. Среди них Мартин узнал двух кляч, на которых они с Баутистой приехали из Сумайи в Эстелью. У экипажа — старого, разваливающегося на части ландо — одно стекло было выбито, а один из фонарей подвязан веревкой.
Закутавшись в плащ, Мартин спустился вниз, отворил дверцу экипажа и сказал Баутисте:
— В монастырь Реколетас.
Баутиста, не промолвив ни слова, погнал лошадей в указанном направлении.
Когда экипаж остановился перед монастырем и Мартин вышел, Баутиста сказал ему:
— Что за глупость ты собираешься сделать? Подумай сначала.
— Ты знаешь дорогу на Логроньо? — спросил Мартин.
— Да.
— Поедешь по ней.
— Но…
— Все, все. Поедешь по ней. Сначала не торопись, чтобы лошади не устали, — после придется гнать.
Сделав эти указания, Мартин приосанился и вошел в монастырь.
— Тут пахнет жареным, — сказал себе Баутиста, готовясь к самому худшему.
Мартин постучал, вошел в подъезд, осведомился у монахини-привратницы о сеньорите Оандо и сказал, что должен передать ей письмо. Его провели в приемную, где он увидел Каталину и толстую монахиню — настоятельницу. Он низко поклонился им и спросил: