Тверской гость
Шрифт:
Асат-хан рассмеялся, закидывая бороду, сцепив руки на животе. Смеялись советники. Хихикал мальчик. Растянул рот до ушей писец. Оскалила зубы стража.
– Аллах свидетель... Аллах свидетель, что только это... и может... заставить меня... поверить!..
– еле выговорил Асат-хан.
– Ну, а воюют... воюют... на коровах, а?
Хохотали все. Хохотали весело, смеясь над этим грязным, избитым, оборванным человеком, с таким серьезным видом говорящим явные глупости. Полоумный он или шут?
Мальчик-толстячок сделал пальцами рога, замычал, эта разобрало всех еще пуще.
Афанасий стоял спокойно, разглядывая гогочущих людей. Ну и олухи, прости господи! Чего ржут?
Наконец Асат-хан немного успокоился.
– Хорошо, - сказал он.
– Хорошо. Пусть у вас пашут на конях. А дыни у вас растут не на деревьях?
– Нет. Дыни у нас не растут совсем, - ответил Афанасий.
– Холодно у нас для них. Всякому растению свое нужно. При наших зимах ни арбуз, ни дыня не вынесут.
– Какие же это зимы?
– А вот когда снег идет, в шкуры звериные люди с головой укутываются, печи топят ежедень...
– Печи?
– Ну, очаг такой в доме складывают, греются возле него.
И опять все рассмеялись. Где слыхано дома нагревать? Куда тогда человеку от жары деваться?
– Удивительная, удивительная у вас земля!
– произнес Асат-хан.
– Все наоборот... Мужчины у вас не рожают ли?
– Ну, нет!
– сказал Афанасий.
– Вот у мусульман, слыхал я, грех такой случается, что мужика вместо жены держат. У нас за это убили бы.
Внезапно на площадке стало тихо. Асат-хан еще улыбался, но лица кой у кого из думных вытянулись, глаза забегали.
"Ох, кажись, на больную мозоль я им наступил!
– подумал Афанасий. Пронеси, господи!"
На счастье, послышался цокот копыт, люди в беседке неестественно оживились. Прискакал воин, посланный за сумой.
Суму кинули Афанасию.
– Покажи фирман, - холодно оказал Асат-хан.
Афанасий порылся в барахлишке, достал из-под грязного исподнего бережно завернутую в холстинку, но уже изрядно потертую грамоту московского наместника князя Александра, протянул хану.
– Вот.
Грамоту принял писец, повертел, повернул вверх ногами, озадаченно сморщился.
– Дай сюда!
– раздраженно прикрикнул Асат-хан.
Но и он только пялился на бумагу, как баран на новые ворота.
– Что же здесь написано?
– недовольно спросил хан.
– Что это за письмо?
– Письмо славянское, уставное, - объяснил Афанасий.
– А написано ко всем князьям, мурзам, ханам, бекам, чтобы мне торговать не мешали, обид не чинили. И имя мое указано: Афанасий Никитин. Вон печать стоит. А дал грамоту русский князь.
Хан медленно скомкал грамоту, бросил к ногам Никитина.
– Выдумать можно многое. Не верю тебе. Не знаю ни твоей земли, ни твоих князей и знать их не хочу. Но ты сам признался, что ты христианин. Так?
– Так.
– Ты знаешь законы страны?
– Не знаю, хан.
– Все равно. Незнание закона - не оправдание. Должен был знать. А закон говорит: каждый неверный, если он ступил на землю султаната, должен принять веру пророка. Иначе его берут в рабство и обращают в ислам силой. Ты хорошо слышал?
– Помилуй, хан...
– Молчи. Ты слишком смел и дерзок, чтоб мы захотели лишиться такого человека. Мы любим смелых людей. Вот тебе мое слово: или примешь нашу веру, получишь жеребца и тысячу золотых, или будешь обращен силой, простишься с конем и станешь моим рабом, пока кто-нибудь за тебя тысячу золотых выкупа не даст. Смелые рабы мне тоже нужны. Понял?
– Шутишь, хан...
– побледнев, но еще пытаясь улыбнуться, сказал Никитин.
– Кто же за меня заплатит? Нет... За что же так? Ну, нельзя торговать - отдай коня, я уйду...
– Здесь не рынок и с тобой не торгуются!
– отрезал Асат-хан.
– Я все сказал. Эй, уведите неверного! Коня на конюшню. А за купцом следить... Слушай, ты, христианин... Четыре дня тебе сроку на размышление. В день поминовения пророка ты дашь мне ответ. Иди!
Страшные это были дни. Казалось, не успевает солнце взойти, как уже начинает клониться к закату. И что еще страшнее - этого никто не замечает. И все - прежнее. И холмы за городом, и грязь на дворе, и житейские разговоры вокруг.
Афанасий держался. Расспрашивал о стране, обедал в обычные часы, беседовал о погоде с Хасаном. Но ясно понимал, что положение его безнадежно. За ним следят. Бежать нельзя, да и не имеет смысла. Без денег и товара в чужой стране он погибнет.
А перейти в ислам - значит, отречься от родительской веры, не видать Олены, не сметь поглядеть в глаза дружку Сереге Копылову. Пакостник Микешин и тот плюнуть на тебя сможет. Отворотятся все до единого. Навсегда надо оставить мысль о возвращении на Русь. Для чего же ему тогда свой достаток и живот сохранять? Для кого жить? Чем жить? Оставалось одно - сопротивляться хану, и коли уж дойдет до последней беды, то подороже продать свою жизнь...
И вот истекает третий день. Завтра надо давать ответ Асат-хану. Завтра все решится.
...Афанасий, Музаффар и Хасан сидели в полутемной каморе подворья за трапезой. Дождь шумел. Слышались голоса соседей. Где-то за стенами, далеко, стонала вина* и тонкий голосок бродячей певицы жаловался на судьбу. Трапеза была обильная, стояло на скатерти и вино в лазоревом, с черными птицами на боках кувшине. Но его никто не пил.
______________ * Вина - индийский струнный музыкальный инструмент.