Творческий отпуск. Рыцарский роман
Шрифт:
Он размотал ей голову, цокая языком от мочи и всего прочего, спрашивая, изнасиловали ее или нет, один это было парень или целая банда, да и вообще куда мир катится. И чокнутая Мим ответила, что, к черту, точняк ее изнасиловали и вдобавок нассали на нее, и подонков этих было пятеро и с ними три бабы, мотоциклетная банда под названием «Язычники Дикси» из Ньюпорт-Ньюз, и она уловила их некоторые клички и может опознать их мотоциклы и кое-какие лица. Мужчина хмыкнул и сказал: Похоже, настоящие они патриоты, как ни верти; да только не надо было этот флаг янки на тебе рисовать, раз они «Язычники Дикси».
Она поняла, о чем это он, – то, что ее разрисовывали, она чувствовала, но до сего мгновения не знала, что именно на ней нарисовали. Она увидела на земле выдавленные тюбики акрила, и несколько пустых пивных бутылок, и свои разбитые очки, и то, что стекало у нее по бедрам, и спросила
Учти, Фенн, руки у нее по-прежнему связаны косынкой за деревом; но она не сознает, что происходит, даже когда мужик медлит, чтобы закурить, и произносит: Мне кажется, больница тебе нужна больше, чем по-лицья.
Только полиция, отвечает Мими, и: Вы не против развязать мне руки, Христа ради?
Дядька делает затяжку, смотрит ей в глаза, оглядывает ее с ног до головы и выуживает большой карманный нож. Мим на ум только приходит – но тут он шагает за дерево. Мысль, должно быть, пришла и ему в голову, и он пытался решить, что ему хочется сделать. Возможно, он бы и дальше ее спасал – в конце концов, Мимс видела его лицо и ясно дала понять, что намерена опознать «Язычников Дикси». Но тут ей стало страшно и в то же время она разозлилась; она заплакала и сказала: Ну давайте уже; освободите меня!
Нож он приставил ей к горлу, чтоб заткнулась, и развязал косынку, и заставил ее лечь лицом вниз, нажав коленом ей на спину, пока вновь связывал ей руки за спиной. После чего отконвоировал ее с тропы поглубже в лес, говоря ей, что если у него от нее не встанет, он ее порежет. Она спросила, чего он от нее хочет, и он ответил: Вероятно, ты что-нибудь придумаешь. Он пообещал выпотрошить ее, как оленя, если она вздумает шуметь, а потом ткнул сигаретой ей в голую задницу – показать, что не шутит. Со связанными руками Мимс ничего не могла поделать – только отсосать ему, что она и сделала, – и он вынудил ее просить его позволить ей это сделать, а потом держал за волосы, поднеся лезвие к самой глотке, пока она сосала. Мимс рассказывала мне, что хер у него был длинный и толстый, но совершенно вялый, даже когда он запихнул весь его ей в рот и кончил ей в горло. Она подавилась, и ее вырвало; и тут она поняла, что попала.
Весь остаток дня он делал с нею разное, так и не сняв с себя одежду, но расстегнув ширинку, чтоб болтался его здоровенный вялый хуй. Не позволял ей подняться с колен, и еще немного прижигал зад, и делал на ней маленькие надрезы, когда она вскрикивала, и сунул горлышко пивной бутылки ей в пизду – одну пустую он прихватил с того первого места, вместе с ее платьем. Он вырезал ивовую розгу и хлестал Мимс и всякое другое с нею делал, и все это спокойно. Худшим было то, что он все время обзывал ее дешевой прошмандовкой, которая даже не умеет возбудить парня. Мимс приходилось произносить вещи вроде: А ты не хочешь поцеловать мне сисечки? Ты разве не хочешь выесть мне писечку? Можно, я еще возьму в рот твой большой член? Ей хотелось бы отключиться, чтобы он ее убил и она б об этом не узнала, но ум у нее оставался хрустально ясным. Она выучила рисунок пятен у него на штанах и этикетку той пивной бутылки и раздумывала, бежать ей и кричать или откусить ему пенис, поскольку он все равно, скорее всего, замучает ее до смерти, или же лучше надеяться, что он попросту устанет и отпустит ее, хоть она и сумеет его опознать среди миллиона.
Я не рассказала тебе и половины того, что он заставлял ее делать и притворяться, будто ей это нравится. Мими говорила, что воняло от него потом и лежалыми крошками крекеров. Ей казалось, что на самом деле ему хотелось ее трахнуть, а не пытать, но он был совершенным импотентом. Раз минут в десять или около того он пытался вставить в нее пенис, но тот не вставлялся, и тогда он возвращался снова к сигаретам, ножу, пивной бутылке, розге и отсосам. Мими клялась, что если он развяжет ей руки, она ему его вставит, и поиграет с его яйцами, и пальцем поласкает ему задний проход, пока они ебутся, ну не славно ли это будет? Она видела, что он такое обдумывает, пока она его об этом умоляет, говоря, что нож свой он может при этом оставить у ее горла.
Сьюзен, говорит Фенвик: давай прекратим эту историю прямо сейчас. Довольно знать и того, что твою сестру изнасиловала целая банда и «Язычники Дикси» отделались легкими приговорами, потому что Мим одевалась как хиппи и ездила стопом на мотоциклах с черными мужчинами, а другого ублюдка садиста так и не нашли. Подробности – просто тягостный ужас, даже между нами.
Сьюзен не согласна. Насилие, Пытки и Кошмар – просто слова; а реальны подробности. Фенн – в некотором роде писатель; он ведь должен такое понимать. Но и меня от этого тошнит, говорит она. Моя бедная, бедная Мимси! Старалась прикинуть, что может спасти ей жизнь, и ни на миг не теряла бдительности. К этому времени она уже не плакала. Считала, это важно, что мужик ее до сих пор не изувечил, не избил по-настоящему жестоко, не придушил. Поймала себя на том, что жалеет, что воображение у него не поэротичнее. После первого часа он перестал жечь и резать ее, хотя по-прежнему много курил и не выпускал из руки нож. Пьян он не был; нисколько не злился; почти все время с ним она просто стояла, а он курил или теребил свой вялый хрен. Восемь или девять раз заставлял ее отсосать, но никогда не твердел и даже не кончал, как в первый раз. Казалось, он раздражен и нерешителен – вероятно, у него самого замыслы кончились. Страшнее всего было, когда он заходил ей за спину и она не видела, что он там задумал. А потом ощущала его палец у себя в заднем проходе и вынуждена была стонать и делать вид, что ей это очень нравится. Чтобы выторговать время, она говорила о том, насколько лучше все было бы в номере мотеля, на большой мягкой кровати.
Затем другим голосом он ей скомандовал заткнуться и нагнуться, как раньше. Мими подумала: Ну, всё. Она знала, что с таким же успехом может заорать и броситься бежать как можно дальше, пока он не нагонит ее и не полоснет ножом. Но опустилась на колени, как он и велел, сунув голову в грязь, задом кверху, и стала ждать худшего. Мужик раздвинул ей ягодицы и плюнул ей в расщелину – и сунул в нее горлышком пивную бутылку. Когда она вскрикнула, он крутнул бутылку, рассмеялся и сказал: Я буду отсюда смотреть, а если следующие десять минут шевельнешься, я тебя задушу твоими же кишками.
И вот там он ее и оставил, с бутылкой, торчавшей из задницы, и саднящими ожогами и кровоточащими порезами по всему ее животу и заднице. Но, как ни странно, не на лице и не на грудях; очевидно, спаситель ее залипал на задницах. В лес он ускользнул, как опытный охотник, без единого звука; и как бы ни сводили ее судороги, как бы у нее все ни болело, Мимс отсчитала полные десять минут, а потом окликнула его, прежде чем осмелилась шевельнуться.
Она мне сказала, что главным ее чувством было невообразимое облегчение. Она едва могла поверить, что пережила две такие ордалии и ее не прикончили. Ей удалось дотянуться и вытащить из себя бутылку – с мыслью, что настоящий садист сначала отбил бы горлышко, или запихнул бутылку целиком, или сотворил бы что похуже этим ножом. Что б ни делала она, платок не распускался; она попробовала то, чего насмотрелась в дешевом кино, – тереться им о камни и древесную кору, но удалось только оцарапать себе руки. Поэтому она присела и подобрала платье, а потом потащила его через лес, раздирая его и царапая ноги о колючки. Тогда уже она рыдала, и с каждой минутой ей становилось все больнее, но на самом деле она все время волновалась, что может напороться ногой на битое стекло, или наступить на змею, или вновь столкнуться с этим человеком. Наконец она вышла на тропу, которая привела ее на безлюдную грунтовку, и по той дороге она шла целый час, и ей не попались ни машина, ни жилье. Она была нага, окровавлена и грязна, на ней все еще те американские флаги, волосы слиплись от подсохшей мочи, вся в корке спермы, бабулино платье тащилось за ее связанными сзади руками, а конец июльского дня был отвратительно жарок.
Наконец с ревом подкатывает грузовичок-пикап и бьет по тормозам, оттуда выскакивает плотный здоровяк и кричит: Где эти сучата, что с вами так поступили, девушка? Мими даже ответить ему не смогла; она лишь стояла, плача, и качала головой. Дверца грузовичка распахнута; мотор урчит; парняга озирается, трусцой подбегает к ней и разворачивает ее спиной, чтобы развязать ей руки, – и Мимси тотчас же понимает, что он тащит ее через канаву обратно в лес.
Ох, Сьюзен! восклицает Фенн.
Ни угроз, ни оружия, объявляет Сьюзен, даже ни единого слова. Он просто швырнул ее в кусты и сдавил ей горло одной рукой, пока расстегивал на себе штаны другой, а потом придушил ее еще немного, пока она не раздвинула под ним ноги. У этого никаких хлопот с потенцией: он ее выеб жестко и быстро, постоянно озираясь, нет ли кого вокруг. Едва кончив, соскочил с нее, застегнул штаны, добежал до своего грузовичка и с ревом умчался прочь. Все изнасилование заняло меньше десяти минут; а то и не больше пяти. Мими сказала, это как если тебя пежит паровоз. Когда она достаточно пришла в себя и вновь вышла на дорогу, он уже был слишком далеко, и без очков она прочесть бы номер не смогла, поэтому и его так и не нашли.