Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Гай, – укоризненно сказали рядом, – проснись. Мы сюда зачем пришли?
– Я не сплю, – буркнул смутившийся Гай и огляделся.
Обширная площадка, примыкавшая к донжону и освещенная дымным колеблющимся пламенем десятка факелов, пустовала. Мак-Лауд не поленился подняться наверх, на деревянную галерею, никого там не обнаружил, и, усевшись на ступеньках, с досадой сплюнул, пробормотав:
– Перетрусил, что ли… Я только нашел, с кем поболтать по душам…
– С ним или с ней? – дотошно уточнил сэр Гисборн.
– Женщины обычно знают больше секретов и совершенно не умеют их хранить, – пожал плечами Дугал, и от этого движения серебряная фибула блеснула в темноте россыпью крохотных искр. – Жаль, мы не успели поговорить с мистрисс Изабель. За время, пока она здесь сидит, можно разузнать все про всех. У Френсиса, когда он заявился под ручку с этой чернявой малявкой, тоже был хитрющий вид – наверняка пронюхал что-то интересное. Хотел бы я знать, что именно?
– А я хотел бы знать, как он умудрился познакомиться с хозяйской дочкой? – недовольно заметил Гай.
– Вот сам у него и спроси, – с готовностью посоветовал Мак-Лауд. – Может, он тебя научит, как нужно разговаривать с девушками… Тихо!
Они замолчали, пытаясь различить среди невнятных ночных шорохов звук приближающихся человеческих шагов. Ничего не заметивший Гай уже хотел сказать, что компаньону послышалось, и спросить, как долго он намерен здесь торчать. Если их отсутствие затянется, это вызовет подозрение и расспросы: не видел ли кто, куда ушли иноземные гости? Кто-нибудь обязательно глазел по сторонам, и быстро выяснится, что мессиры из Англии самым подозрительным образом изволили покинуть вечеринку. Они, конечно, придумают оправдание, но завоеванное с таким трудом шаткое доверие все равно будет подорвано. Затея с ночной встречей все больше и больше казалась сэру Гисборну не слишком замечательной идеей. Секреты Хайме вполне могли потерпеть до завтрашнего дня. Скажите на милость, неужели он так долго хранил свою тайну только для того, чтобы выболтать ее первым встречным, да еще приезжим, да еще…
Додумать Гай не успел – от стены напротив отделилась тень, медленно, точно колеблясь, приблизилась, и обернулась Хайме де Транкавелем, выглядевшим так, будто он миг назад скрылся от долгого изнурительного преследования, а не поднялся по лестнице, насчитывавшей от силы два десятка ступенек.
– Меня заметили, – выдавил он. – Меня наверняка заметили. Они придут сюда.
– Ну и что? – с полнейшим равнодушием спросил Мак-Лауд, и не подумавший встать при появлении одного из владельцев замка. – Мало ли по какой причине людям захотелось выйти и подышать свежим воздухом. Кого ты так боишься?
– Отца. Рамона, – Хайме быстро провел языком по узким губам и еле слышно добавил: – Вас.
– Тогда зачем тебе понадобилось вытаскивать нас сюда, если ты такой пугливый? – вполне дружелюбно, отчего каждое произнесенное слово звучало намного оскорбительнее, поинтересовался Дугал. – Заперся бы в подвале и дрожал там потихоньку.
Внутренне сэр Гисборн уже приготовился к вспышке ярости и долгим извинениям (в которых предстоит изощряться ему, ибо компаньон напрочь лишен как чувства такта, так и понятия, какие границы в разговоре с определенными людьми можно переходить, а какие нет), но Хайме виноватым и каким-то детским голосом произнес:
– Мне с ними жить дальше. Они моя семья, но если они узнают, что я разговаривал с вами…
– Тебе здорово достанется, – закончил фразу шотландец. – Это мы уже поняли. Что дальше?
– Уезжайте отсюда, – без всякой надежды на успех произнес Хайме. – Берите вещь, которую вы привезли для моего отца, и уходите. Стража на воротах вас пропустит. Если вас начнут искать, я скажу, что видел вас и вы ушли к себе. До утра никто ничего не заподозрит. Держитесь направления на полдень и чуть к восходу, наткнетесь на дорогу на Безье. Скачите по ней и не оглядывайтесь.
– Даже так? – с легким удивлением осведомился Мак-Лауд. – А наши спутники останутся здесь?
Молодой человек скривился:
– Вас так беспокоит их судьба? Их отпустят – они никому не нужны. И потом, речь идет всего лишь об итальянском купчишке и женщине, – последнее слово он произнес с нескрываемым отвращением. – Вас что, всерьез тревожит участь какой-то торговки? Лукавого и суетного творения с обманными речами и лживым взором?
– Мы обещали им наше покровительство, – вмешался Гай. – И учтите на будущее, мессир Хайме – мне весьма не по душе, когда о моих знакомых высказываются в подобном тоне.
– Вы ничего не понимаете, – горько сказал Хайме. – Ничего!
– Тогда объясните нам толком, в чем дело, вместо того, чтобы ходить вокруг да около, – сэр Гисборн ощутил нарастающую злость на этого косноязычного мальчишку, никак не могущего принять решение.
– Оставаясь здесь, вы подвергаете своих… знакомых еще большей опасности, – вытолкнул из себя Хайме. – Отцу необходимо заполучить то, что вы привезли. Он не остановится достигая своей цели. Он посулит вам все, что угодно, но в день расплаты не даст ничего. Он захочет оставить вас здесь. Навсегда. Сделать такими же, как мы. И вам это понравится, – он вдруг улыбнулся, хотя улыбка куда больше смахивала на оскал. – У него есть возможность воплотить любое ваше желание. Вы останетесь. Весь мир превратится в пустой звук, только Ренн будет иметь смысл…
– Перестань нести чушь, – брезгливо сказал Мак-Лауд, и малопонятные речи Хайме тут же оборвались, словно молодой человек разучился говорить или ему заткнули рот. – Ничего толкового, похоже, от тебя не добиться, потому сделаем проще – я буду спрашивать, а ты отвечать. Если, конечно, не хочешь и дальше оставаться маленькой перепуганной крысой из мокрого подвала, которая не решается пищать, даже когда ей оттяптывают хвост.
Хайме дернулся, словно от удара, но промолчал. Луна поднималась все выше, заливая площадку неясным голубоватым светом. Забранные в железные решетки факелы трепетали на нескончаемом ветру, мотая оранжево-черными гривами. Звучавшие в тишине голоса вдруг показались Гаю нестерпимо громкими, хотя Дугал и Хайме разговаривали полушепотом. Он разрывался на части между любопытством, требовавшим внимательно слушать и запоминать, и осторожностью, докучливо зудевшей о необходимости смотреть по сторонам. Наконец, сэру Гисборну показалось, будто выход найден: он встал в почти непроглядной тени у подножия донжона, откуда хорошо видел всю площадку, и отчетливо слышал напряженно-быстрый разговор, чем-то напоминавший поединок на ножах. Именно на ножах, когда противники сходятся лицом к лицу, и малейшее движение может стать роковым.
– Откуда твой отец узнал, что мы приедем и привезем бумаги?
– Рамон сказал, – ответил Хайме, и, точно испугавшись, добавил: – Ему пришло письмо – с голубем. Он уехал на праздники в Тулузу, вернулся с вашей женщиной и стал ждать. Говорил: «Они явятся за своей подружкой».
– Почему мессиру Бертрану так нужны эти документы?
– В них – власть. Она притягивает его. И Рамона тоже.
– Зачем? У вас без того есть владения, и немаленькие…
– Они хотят власть только для себя. И чтобы никого над ними. Ни короля, ни бога. Больше ничего не знаю. Они убьют меня, если я расскажу. Им все равно, они никого не боятся. Тьерри мог бы разубедить их, но ему ни до чего нет дела.