Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Чего? – тоскливо переспросил Гай. Он понял все произнесенные слова, однако никак не мог составить из них некую цельную, завершенную картину, которая, похоже, была очевидна для Франческо. Мак-Лауд, посмотрев на вытянувшуюся физиономию ноттингамца, скривился, отчаянно пытаясь заглушить нарастающий смех, но все-таки не выдержал и приглушенно зафыркал.
– Это кто сказал? – донесся откуда-то из-за полок приглушенный голос Изабель. Франческо заглянул в начало книги, где стояло имя автора:
– Ансельм из Кентербери. По-моему, это ваш соотечественник.
– Твой, твой, – ухмыляясь, покачал головой Дугал. – Из Аусты в Пьемонте. Он только в конце жизни перебрался на Остров –
Франческо недоверчиво прищурился, а сэр Гисборн вовремя прикусил язык, не дав сорваться вопросу «Откуда ты знаешь?». Не то, чтобы он внезапно перестал доверять шотландцу, просто за несколько последних дней он намного продвинулся в изучении сложной науки подозрительности. Любой имеет право на сохранение собственных тайн, но должен не забывать, что его секрет обязательно попытаются раскрыть.
* * *Библиотекарь вернулся скорее, чем предполагала заранее подготовившаяся к долгому и скучному ожиданию компания. Впрочем, скучать предстояло только господам рыцарям, ибо их попутчики увлеченно рылись в книжных россыпях, точно белки, наткнувшиеся на залежи орехов, перебрасываясь незнакомыми именами и названиями, словно напрочь позабыв о нависающей над ними всеми угрозе.
Хранилище рукописей замка Ренн Гаю откровенно не понравилось. Ему мерещилось, что книги смотрят на них и перешептываются голосами людей, чьи кости давно истлели в земле, и он втайне обрадовался, когда по балкону зашлепали стертые сандалии отца Ансельмо. Монах принес с собой ничем не примечательную книгу, из тех, что называются «in quarto» – «в четверть листа», переплетенную в выцветшую, некогда синеватую кожу, и украшенную по краям шлифованными бляшками розово-черного оникса. Он молча прошел к своему столу, отодвинул лежавшие на нем рукописи и наполовину переписанную книгу, и водрузил принесенный фолиант посредине, кратко сказав: «Вот».
«И что с ней делать? – опешил сэр Гисборн. – Просто полистать с умным видом? Да, для мессира Бертрана и Рамона эта вещь имеет некое особенное значение, но только для них!»
Он осторожно поднял книгу и раскрыл на первой попавшейся странице, решив, что немного посмотрит в нее, а потом небрежно окликнет Франческо – пусть попытается выяснить, о чем здесь говорится. Рукопись не выглядела слишком старой, и даже скудных познаний Гая о книжном деле хватило, чтобы догадаться – это не подлинник, а позднейшая копия с некоего текста. Глаз выхватил несколько строчек, но намерение сэра Гисборна прочитать их с треском провалилось. Книгу написали на старинной латыни, многословной, вычурной и непонятной. Он натыкался на знакомые слова, однако не осознавал смысла громоздких предложений.
Отец Ансельмо, дабы не мешать своим гостям, отошел к книжному шкафу и сделал вид, будто целиком занят перестановкой книг. Гай отчаянным жестом подозвал Мак-Лауда и выразительно ткнул пальцем в развернутый фолиант, прошептав:
– Я тут ни слова не понимаю. Может, Франческо разберет нам хоть несколько фраз – про что здесь написано?
– Нет, – отрезал Дугал, заставив компаньона удивиться и насторожиться. Шотландец забрал книгу, открыл ее на последних страницах и вдруг кивнул, точно нашел искомое. – Не надо, чтобы они ее видели, особенно Изабель.
– Почему? – недоуменно спросил Гай. – Ты знаешь, что это за книга? Расскажешь?
– Как-нибудь потом, – отмахнулся Мак-Лауд.
– Я хотел бы услышать сейчас, – сэр Гисборн решил проявить настойчивость. – Что ты скрываешь?
– Ничего. Верни книгу и пойдем отсюда.
– Дугал, – медленно проговорил Гай. –
– Это то, что вы искали? – из-за шкафа высунулся Франческо, и, прежде чем Мак-Лауд успел отдернуть руку, преспокойно взял ставшую причиной ссоры рукопись, открыл ее и начал листать. По мере того, как число листов слева возрастало, итальянец сначала растерянно приоткрыл рот, затем точно окаменел, сжав губы в узкую щель, несколько раз оглядывался, проверяя, далеко ли мистрисс Изабель, а на последних страницах его лицо приобрело никогда не виданное Гаем ранее выражение – смеси испуга, недоверия, восхищения и тревоги одновременно. Он с треском захлопнул книгу, протянул ее Дугалу и бесстрастным, скучающим тоном произнес:
– Весьма познавательный и любопытный труд. Я бы сказал – крайне любопытный.
– Я думаю то же самое, – согласился Мак-Лауд, но Гай понял – произнесенные слова ничего не значили, главное осталось невысказанным. Франческо, быстро уразумевший, что стал невольным соучастником в сохранении некоей тайны, сделал вид, будто ничего не произошло, а ведь он догадался о возможном содержании книги, прочтя всего несколько отрывков. Этих двоих сейчас объединил заговор молчания, вернее, не двоих, троих – отец Ансельмо наверняка отлично знает, чему посвящен томик в блекло-синей обложке. И только он, милорд Гай Гисборн, выполняет тут роль набитого соломой чучела, на котором все, кому не лень, упражняются в точности метания клинков!
– Гай, не злись, – очень тихо и быстро пробормотал шотландец. – Придет время и я все объясню. Френсис, разыщи Изабель, скажи: мы уходим… Господи-боже-ты-мой, почему именно мне всегда выпадает разгребать чужое дерьмо? – последнее маловразумительное высказывание компаньона слилось для Гисборна в одно длинное слово, он повернулся, испытывая давно забытое чувство подростка, не принятого сверстниками в непонятную и захватывающую игру, и внезапно, как вчера вечером, догадался, какие слова ему надлежит сказать.
– Отец Ансельмо, спасибо за книгу, – он поразился, насколько непринужденно и спокойно звучит его голос. – Это не совсем то, что нам требовалось для разрешения нашего небольшого спора, однако тоже представляет определенный интерес… Кстати, можно задать вам один вопрос? Вам случайно не знаком человек по имени Лоррейн? Бродячий певец Лоррейн из Прованса?
Если бы Гай мог, он сейчас с величайшим удовольствием показал компаньону самый непристойный жест, какой знал, и крикнул: «Вот тебе!» Выражение лица Мак-Лауда в точности соответствовало простонародной поговорке «Мешком из-за угла стукнули», и он наверняка честил себя последними словами за то, что не догадался спросить первым. Франческо и пришедшая за шум Изабель помалкивали, выжидая.
– Лоррейн? – задумчиво повторил библиотекарь, словно не расслышав. – Да, я его знаю. Его здесь многие знают. Хороший певец, странный человек. Кое-кто кличет его безумным, другие называют его пророком, что вполне сходится. Пророки видят мир не так, как обычные люди, и неудивительно, что они кажутся нам лишенными рассудка. Однако Лоррейн, насколько я могу судить, вполне разумен. На свой лад.
– «Лоррейн» – имя или прозвище? – вмешался Франческо.
– Не знаю, сын мой. Если имя – мне неизвестен христианский святой, которого бы так называли, – отец Ансельмо пожевал губами и негромко продолжил: – Да и среди языческих божков, если на то пошло, я не отыскал никого с похожим наименованием. Если ж «Лоррейн» – фамилия, то в нашей округе нет такой семьи. Возможно, это в самом деле его прозвище, которое ничего не означает. Так он зовет себя, и так все зовут его.