Творение Мастеров
Шрифт:
Разговор прервала старуха, которая принесла полотенце. Одно. Которое тут же отдала Даймону, а девушек отвела в соседнюю комнату, почти такую же пустую - из мебели был лишь старый диван, на котором лежали приготовленные им полотенца, белье и длинные ночные рубашки старомодного фасона - с длинными широкими рукавами и воротом под горло.
– Переоденетесь - спуститесь вниз, возьмете еду, - пробурчала старуха, выскальзывая в коридор.
– Придется тебе, рыжая, одежку поискать, как у тебя до сих пор руки-ноги не отвалились...
– А я закаленная, госпожа, но благодарю!
– отозвалась Феба, хихикнув в
Поздний ужин протекал в молчании. Мария силой заставила себя проглотить несколько ложек давно остывшего супа. А кусок тонкой лепешки все равно встал поперек горла, и она чудом не раскашлялась.
Даймон, к ее безмерному удивлению, ел сам. Медленно, зато аккуратно, и ни разу не пронес ложку мимо рта. Его способность есть самостоятельно поставила Марию в тупик.
И не ее одну.
– Ты точно слепой?
– подозрительно осведомилась Феба, с минуту понаблюдав за ним.
– Мне снять повязку, чтобы вас убедить?
– уточнил Даймон. Без тени насмешки.
– А сними, - лорелея прищурилась.
Даймон пожал плечами, отложил ложку, развязал узел белой ленты и откинул волосы со лба.
Глаза у него были немного оттянутые к вискам, как у уроженцев Мареа. Ресницы густые и пушистые.
В следующую секунду он поднял веки. И Мария едва удержалась от крика.
Глазных яблок не было. Вернее, были, но назвать это глазами язык бы не повернулся: между подрагивающих ресниц плескалась мутная молочная белизна.
– Твою ж ма-а-ать...
– Феба присвистнула.
– Жуть какая... и на бельма не очень-то похоже. Надеюсь, это не заразно и лечится?
– Могу уверенно ответить только на первую часть вашего вопроса - это не заразно, - Даймон вернул повязку на положенное ей место.
Остаток ужина прошел в молчании.
Мария, поев через силу, согрелась под тяжелым одеялом быстро, но уснула далеко не сразу: мешала сама усталость и тупая ноющая боль. Болело все тело, в горле началось противное намекающее царапанье. Ко всему прочему, не давала покоя мысль о том, что все-таки будет дальше.
Я вообще не должна здесь быть. Я должна найти отца и сестру, а не... и Даймон... Ему вообще бы сидеть дома. Но он пошел со мной, и сидеть бы ему в инквизиторской тюрьме, если бы не мы с Фебой...
Как оказалось, что я должна о ком-то заботиться?.. Не знаю.
Всю сознательную жизнь - Клариче. А сейчас он. Клариче хотя бы знала, куда идти и что делать, а он... нет. Значит, я за него отвечаю.
Интересно, это ответственность за того, кто беспомощнее меня, или уже привычка?
Наконец она задремала.
Зато Даймон не спал. Если бы он мог видеть, он бы задумчиво пялился в потолок. Читать слова мыслей он не умел, но общую суть лихорадочных метаний Марии уловил, как и ее охрипшее тяжелое дыхание. Ее сон то крепчал, и наконец ей становилось тепло, то слабел и истончался, обрываясь и возвращая ее в стылую комнату.
Еще его беспокоила женщина. Ему не встречались лорелай, поэтому, не имея возможности ее рассмотреть, с почти детским любопытством он прислушивался. Голос у нее был молодой, звонкий, как и ее порой грубоватые слова, напоминающие быстрый поток
Даймон откинул одеяло, бесшумно поднялся и приблизился сначала к лорелее, потом, не уловив ничего подозрительного, только все ту же прохладу и покой, подкрался к Марии. Присев рядом с ней на корточки, он повел рукой над ее лицом, потом потрогал лоб.
Горячечный бред, усталость, боль в ногах, почти старческая ломота в теле. Исцарапанное жаждой горло. Ничего удивительного после купания в канале, но...
На то, чтобы вылечить ее, у него был один день и полторы ночи.
Даймон глубоко вздохнул и полез в карман брюк, откуда вытащил крошечный пузырек и кисточку. Обследовав лицо Марии кончиками пальцев левой руки, он правой взял кисточку, обмакнул в пузырек и принялся рисовать у нее на лбу густой полупрозрачной жидкостью странные узоры. Остаток из пузырька он выплеснул в кружку с остывшим чаем и поставил у изголовья Марии. После чего вернулся в свою постель.
Все это он проделал, ни разу не промахнувшись и не споткнувшись.
Клариче хмуро смотрела в окно, на размазанные дождем огоньки уличных фонарей. Сон к ней не шел. Где-то там, в ночи, пряталась Мария, и девочке-кукле было не по себе от одной мысли, что ее сестра сидит под дождем и страдает от холода. К тому же, вся эта суета вокруг ужасно раздражала. Лабо и Цузайн вертели ее и так, и эдак, рассматривали, только что не раздели, хотя вслух подумывали об этом. И Клариче снова захотелось их придушить.
Пусть только попробуют меня тронуть, и погром шалостью покажется.
В конторе было всего четыре жилые комнаты, расположенные на четвертом этаже. В одной разместили Шарля, в комнате напротив - Клариче, а оставшиеся занимали Лабо и Цузайн. Как только выяснилось, что Мария сбежала, Шарля увели в допросный кабинет, а Клариче заперли в комнате. Поэтому она сидела на разобранной кровати, обряженная в ночнушку с дурацкими оборочками, и смотрела в окно, гадая про себя, кем оказался спутник Марии. В общем, она легко могла покинуть комнату, но справедливо полагала, что ее сразу же вернут обратно. Хотя очень хотелось посмотреть на слепого мареайца и попробовать его узнать.
Ладно. Посмотрю, хоть одним глазком.
Клариче спрыгнула с кровати, подбежала к двери и стукнула. Ей никто не ответил.
Какие же они дураки. Как будто эта деревяшка меня остановит.
Девочка-кукла с силой навалилась на дверную ручку, и та спустя полминуты превратилась в мятый комок железа. Клариче ругнулась и, уже не заморачиваясь, ударом кулака выбила замок из двери, после чего приникла к образовавшейся дыре. Коридор был подозрительно пуст - на произведенный Клариче шум реагировать было некому. Девочка-кукла, закинув выломанную с куском древесины замочную скважину в комнату, спустилась по лестнице. На площадке третьего этажа ей никто не встретился, зато откуда-то с первого этажа доносился оживленный гул. Клариче рискнула преодолеть еще один пролет.