Твой пока дышу

Семакова Татьяна

– Решено! Поужинаем вместе!

– Да вы издеваетесь… – выдуваю тихо.

– Ужин в семь, вполне успеете провести время наедине, – смягчается мама, уловив всю степень моего отчаяния.

– Я не буду знакомить парня на первом свидании с родителями! – выкрикиваю дерзко.

– Если хочешь, чтобы оно состоялось – ещё как будешь, – сотрясает воздух отец, не повышая голоса, но сурово сведённые к переносице брови не дают мне ни шанса даже на попытку донести своё мнение.

– Паша… – мама как будто бы пытается его присмирить,

но делает это настолько неуверенно, что я моментально чую подвох.

– Я всё сказал! – режет папа коротко и выходит, громко хлопнув дверью.

Мама одним пальчиком подзывает меня к себе, чтобы не ковылять раненой кобылой через всю комнату, а когда я покорно подхожу, целует в щёку.

– У тебя меньше суток, чтобы найти какого-нибудь простофилю, которого ты через неделю бросишь. Ужину – быть. В следующий раз подумаешь, прежде чем мне врать.

– Поняла, – бубню, усвоив очередной урок.

Методы у неё конечно… рабочие, блин.

– И? – выгибает правую бровь дугой, а я бормочу на выдохе:

– И извини, что соврала.

– Я люблю тебя. Спустись к брату, закажите пиццу.

– Хорошо…

– И?

– И я тоже тебя люблю.

Остаюсь в коридоре, чтобы убедиться, что она вышла, наблюдаю за её плавными размеренными движениями и в очередной раз отмечаю, что в свои сорок девять она выглядит от силы на тридцать пять. Папа ласково зовёт её ведьмой и, по-честному, с каждым годом я всё больше убеждаюсь в том, что это не прозвище, а грёбаный факт.

– Надюш, он вернулся. Совсем, – перевожу на неё взгляд и понимаю, что разглядывает меня она уже довольно давно. – Вам бы пришлось встретиться, это неизбежно. Сорви пластырь.

– О чём ты? – отчаянно пытаюсь закосить под дурочку, на что мама лишь тяжело вздыхает и выходит.

Конечно, она знает. Догадалась, в глазах моих прочитала, как иначе? Мама же… И, разумеется, она права. Как всегда. Нужно просто пережить эту неловкую встречу, и в кругу близких будет гораздо спокойнее. Мне даже смотреть на него не обязательно, просто поздороваемся и сядем подальше друг от друга.

Если б не мой длинный язык, могла бы отделаться малой кровью, а теперь ещё парня искать… – злюсь на себя, спускаясь на этаж ниже.

Родители у нас – мировые. Несмотря на то, что моя личная жизнь для папы как красная тряпка для быка, в семье царит абсолютное доверие. На столько, что на восемнадцатилетие я получила ключи от своей собственной квартиры, правда, с пометкой, что, когда Славке стукнет столько же, у меня появится сосед, но это нюансы: у меня был свой оазис тишины. Личный. На три года.

Тишины, которую в первую же ночь отдельно от родителей я разрывала своими писками боли и стонами наслаждения в объятиях Марка. Прекрасно зная, что на следующий день он вылетает в Грузию на ПМЖ. Отдавая ему не только свою невинность, но и сердце, и уверяя в обратном.

Стискиваю зубы, до боли

сжимая в руке ключ.

Я отпустила это. Всё в прошлом. Прошло три года, мне нет до него никакого дела.

Самовнушение, которым я занималась годами, больше не работало. Все чувства вернулись одним махом, полностью захватив и разум, и сознание, и чёртову осознанность. Дичайше захотелось сотворить какую-нибудь отчаянную глупость, и чем больше катастрофических последствий она за собой понесёт, тем лучше.

– О-о-о-о!!!

– Чёрт, вот это удар!

– Перемотай! Сука! Ещё раз!

Громкие вопли восхищения и гогот двух здоровых оболтусов несколько отвлёк от начавшего зарождаться в голове плана по саморазрушению.

– Какого хрена тут происходит? – бесцеремонно вторгаюсь в комнату, где обосновался брат, смотрю на плазму с застывшим изображением, и моя челюсть начинает медленно отпадать.

– Надюха! Голова-два-уха! – классическое приветствие от Тимура, от которого меня неизменно корёжит. – Падай, я такое у бати отрыл – закачаешься!

Хлопает ладонью по дивану рядом с собой, нагло ухмыляется, играет мускулатурой и по всем признакам должен получить качественную такую затрещину за нелепый подкат, но любопытство – моя самая скверная черта.

Ладно, ладно… одна из.

Опускаюсь рядом, оказываясь между ним и братом.

Тим ставит на колени подключенный к плазме ноутбук, одну руку ненавязчиво кладёт на спинку дивана, ловит мой недоуменный взгляд и пристраивает обе на клавиатуру, удостаиваясь ехидного смешка от брата.

– Короче, я спалил его, когда он делал фильм из роликов. Самое скучное он и сам обрезал, я проверил, а вот остальное… готова увидеть своих родителей новыми глазами, красавица?

Смотрю на перекошенное злобой лицо своего обожаемого папочки крупным планом, который, на моей памяти, даже муху газетой не прихлопнул, и даю решительный и однозначный ответ:

– Да.

То, что дядя Матвей, отец Тимура, на каждом мероприятии появляется с допотопной видеокамерой, я, конечно, не заметить не могла. Но вот что явилось настоящим сюрпризом: делает это он уже очень давно.

– Начнём с начала, – торжественно объявляет Тим, а Славка с раздражением выплёвывает:

– Да блядь…

– Это и её родители, – Тима очень пытается произвести впечатление и я, не особенно размышляя над своими действиями, щедро награждаю его чувственным поцелуем в щёку.

– Мне выйти? – ехидничает брат.

– Сделай одолжение, – посмеивается довольный более обыкновения Тимур.

– Включай уже! – выпаливаю в нетерпении.

Первое, что хочу отметить – дядя Матвей отвратительный оператор. Видела я пару его шедевров, точно могу сказать, что с годами ровным счётом ничего не изменилось. Картинка и без того не лучшего качества, так ещё и дрожит всё, мелькает, я лиц рассмотреть не успеваю!