Твой пока дышу
Шрифт:
Игровую так и не открыли.
Мать отправил на такси через два часа после визита полоумной, Эмир с бандой стартанули сразу после.
Вечер я безнадёжно испоганил, но главный вопрос в том, не испоганил ли всю оставшуюся жизнь.
Убираю остатки еды со стола, заталкиваю посуду в посудомойку, отношу стол обратно в столовую, расставляю стулья по местам, гадаю, в какое дерьмо я опять наступил. Будет гадко, вне всяких сомнений, вопрос лишь на сколько. И первоочередная задача – не допустить, чтобы измарались Линда и Надя. Не прощу себе этого.
Проверяю обеих, укрываю подтянувшую колени к груди Линду одеялом, регулирую датчик температуры, прибавляя пару градусов. Мёрзнет… всегда мёрзнет во сне. Дочь, напротив, раздаёт жар, ощущаемый даже если просто поднести к ней ладонь.
– Я тебя люблю, – сентиментально шепчу малышке, но прикасаться остерегаюсь, боясь разбудить.
Выхожу решительным и собранным, набираю Арсению из комнаты, гипнотизируя взглядом одну ножку кровати, подставленную мной исключительно для красоты и видимости целостности. Отличная иллюстрация к моей жизни.
– Здоров! – отвечает бодро. У этого после двенадцати только жизнь начинается. По клубному времени. – Заедешь?
– Завтра, – обещаю приглушённо. – Тормозни випку.
– Твоя всегда свободна, – голос слегка насмешливый, всплывшие как по заказу воспоминания оседают могильной пылью на лёгких.
– Вообще, я не за этим, – перехожу к делу, отметая все прочие мысли. – Ты говорил, избавишься от наркоты в клубе.
– И своё слово сдержал, – режет, резко теряя всю язвительность. – Ты что-то слышал?
– Боюсь, видел… – выдуваю в трубу и конкретизирую: – Лерка.
– Танцовщиц проверяю раз в квартал, – проговаривает медленно. – Это точно?
– Ясен хер, нет! – рычу на пониженных. – Но ведёт она себя странно.
– Так она ебанутая, – удивляется на столько искренне, что впору застрелиться сразу и не тянуть дальше эту лямку.
– Она ещё более ебанутая, чем раньше, – отвечаю на удивление спокойно.
Молчит, осмысляет.
– Лады, проверю. Не Лерку, в принципе.
– Почему не Лерку? – напрягаюсь всеми мускулами.
– Потому что она уволилась сегодня. Одним днём. Типа, по личным обстоятельствам. Семейным, как она выразилась. Мне похер, если честно, я рад был до розовых соплей, хоть девки в гримёрке лаяться потише будут.
– Ясно, сам, – отключаюсь и подхожу к кровати, пристраивая зад на самый край.
Запускаю пальцы в волосы, отдаюсь во власть своей гнетущей меланхолии, испепеляющей душу до хрупких угольков.
Что, если она в самом деле беременна? И Эмир прав, штормит именно от этого. Предложить убить собственного ребёнка? Даже думать о подобном тошно. Жить с ней? Ещё муторней. Отобрать по суду? Повода нет. Чё-т как-то безрадостно… но альтернатива по-прежнему хуже, какой бы бесящей лично она не была.
Вроде бы смирился с последствиями своего беспробудного блядства, вроде принял кое-как, проглотил, в сотый раз отпустил Линду мозгами, но сердце, что б ему… как будто растягивает кто, щиплет, ковыряет острыми коготками, сбивая и без того неровный пульс.
С
Поднимаюсь, не в состоянии усидеть на одном месте. Меряю шагами комнату, но каким-то непостижимым образом она точно в размерах уменьшается. Стены давить начинают, съезжаться, съёживаться, пока не выталкивают в коридор, из которого лишь один путь.
Всегда только один.
К ней.
Прохожу бесшумно, толком не осознавая, чего хочу больше: чтобы проснулась или никогда не узнала, что приходил.
Так и не определившись, двигаю к кровати.
Разумеется, ложусь.
Само собой, под одеяло к ней лезу.
Ожидаемо, вплотную придвигаюсь.
Обнимаю со спины, лапу тоже закидываю, не без этого. Фиксирую ладонь на её предплечье и приказываю себе остановиться.
А она холодная такая… в комнате жарища, одеяло пуховое сверху, а её едва ощутимо потряхивает, как будто изнутри кондиционер шпарит на износ. Как будто душа промёрзла.
Зарываюсь носом в её волосы, отчаянно затягиваясь её запахом. Как в последний раз дышу. Знаю, что не сдохну, знаю, проходил все стадии принятия неоднократно, но никогда… никогда не был так близок к цели.
Рука сама дёргается, прижимая её ещё крепче. Губы сами шею ищут. Член давно живёт своей жизнью, остервенело пульсируя в такт сумасшедшему ритму сердца.
Полыхаю в этом статичном положении похлеще чем от обоюдных ласк. Так кочегарить тело начинает, что испарина на лбу выступает, но её только сильнее озноб пробирает.
– Девочка моя сладкая… – шепчу почти беззвучно и слышу ответный шумный выдох, вдыхающий в меня жизнь.
Оковы моментально спадают с тела, высвобождая сексуальную энергию, когда она выгибается кошкой, вжимаясь попой в мой пах. Перехватываю под грудью, спиной к себе прижимаю, испытывая острую потребность ощущать как можно больше её тела. С нечеловеческой силой стискиваю, но грубости в этом давящем объятии нет, отчаянием одним мозги заволакивает.
Как я буду без неё? Во что превращусь? Кем стану?
– Скажи ещё… – колдует ведьмочка свою магию, поглаживая прохладными пальцами по моей раскалённой руке. – Скажи, Паш, назови своей, сам моим будь, только моим…
Сгораю разноцветным пламенем, полыхаю, наверняка оставляя ожоги на её бархатной коже. Кажется, будто бредить начинаю, будто не она нашёптывает, а голоса в моей голове, в ответ своему сумасшествию хриплю:
– Конечно, твой… твой, Линда, твой, безраздельно, пока дышу… пока существую.
Удивительно даже, на сколько легко даются эти слова. Пусть бормотанием, пусть сквозь пелену страсти, пусть через вихрь первобытных эмоций. То, что годами вертелось в голове, что застревало в горле, что рвало душу теперь почему-то простое и очевидное. Не тайна больше. Не нужно притворяться безразличным. Не нужно быть ёбырем на одну ночь. Могу любить.