Твой пока дышу

Семакова Татьяна

Встречать родительницу выхожу на внутреннем подъеме. Пропускаю вперёд Линду, ураганом выскочившую из кухни с тёркой в руке для приветствия, дожидаюсь своей очереди, целую мать в щеку, сгорбившись, да так и остаюсь стоять, опустив плечи под её тяжёлым взглядом.

Я взрослый мужик. Чертовски сильный, неимоверно выносливый и далеко не тупой. Но есть в мире теперь уже три женщины, способные видеть мою душу через суровую внешнюю оболочку. Способные вытянуть её, ловко поддев одним лишь пальчиком, встряхнуть, рассмотреть на просвет, разгладить,

где требуется, где хочется – проколупать не предусмотренное отверстие и вернуть на прежнее место.

– У Линды опухшие глазки, – отчитывает, даже не разувшись.

– Ма, я стараюсь… – лет десять мне сейчас от силы, не больше.

– Плохо стараешься, Паша. Плохо.

Садись, кол. Или на кол. Да, так, пожалуй, будет точнее.

– Надя, бабушка приехала! – шумлю через плечо.

Матушка победно ухмыляется и присаживается принимать в объятия несущийся на всех парах сгусток светящегося счастья, я же торопливо сваливаю в спасительную безопасность кухни.

– Помой помидоры и зелень, высуши бумажным полотенцем, потри морковь, нарежь кольцами баклажаны, положи в большую миску и посоли, порежь одну луковицу помельче и ещё одну тонкими кольцами, – щедро насыпает обязанностей до одури проницательная ведьма, едва я переступаю порог.

– А ты что будешь делать? – кривляюсь, покорно следуя к раковине.

– Любоваться… – мурлычет, подходя и обнимая со спины.

Ведёт.

Мокрыми руками толкаю её ладони по торсу вверх, чтобы ощутила с какой бешеной скоростью молотит моё сердце. Вместо ответа она жмётся ко мне своей умопомрачительной грудью, передавая ответные частые удары в спину.

В унисон. Сбиваясь в трескучие клубки электричества внутри меня. Расходясь разрядами в каждый мускул, проникая в каждую клеточку тела, окончательно сводя с ума.

Почему она такая ласковая? Куда делась вся её безрассудная дерзость? Почему так пьянит эта новая она? Как можно вдруг полюбить сильнее, чем когда-либо?

Невозможно.

Аномально.

Иррационально.

Факт.

И за секунду до того, как я горю от желания обрушить на неё те самые слова, она отступает, перемещаясь к столешнице.

В окутавшем мозг разочаровании примесь облегчения.

Зелень мне в руки… мою, хули делать?

Через час квартира наполняется дурманящими ароматами и визгами Лильки.

Выхожу в коридор чтобы зафиксировать в памяти трогательное объятие двух подруг, но чуть только их груди хлёстко сталкиваются, в голову пробираются похотливые мыслишки. Сую руки в карманы, ненавязчиво оттягивая спортивки подальше от привставшего хера, краем глаза отмечаю, что Эмирчик делает Марком крен в сторону и встаёт вполоборота, обоюдно обходимся коротким приветственным кивком вместо привычного рукопожатия и отводим взгляды.

Вечер и в самом деле будет долгим.

Глава 16

Смотрю на неё с восхищением, взгляда оторвать не могу. Какая же красивая! Какая счастливая!

Как же я люблю её смех… Её.

– Сколько?! – взвизгивает Линда, отстраняясь от Лили.

– Господи, надеюсь, один! – ужасается та в ответ и обе заливаются звонким хохотом, переходящим в безудержный смех до слёз.

Ни хрена не понял, но дочь на руках начинает натужно хихикать, старательно копируя маму, Марк поддерживает аналогичным образом, и мы с Эмиром не выдерживаем, расплываясь в до тошноты приторных улыбках.

– Я размяк, Павел, – удручённо констатирует друг, поймав своё отражение в зеркале.

Делаю крен в сторону, вижу себя, согласно киваю.

– Обсудим.

– Короче, семь месяцев, – деловито сообщает Лилька, натянув бесформенное платье на изрядно покруглевшем животе.

Пиздец я, оказывается, внимательный. Она не поправилась, она, мать её, побеременнела! Вино отменяется.

– Поздравляю, – брякаю не слишком-то радостно, но лишь от негодования на собственную невнимательность. Ловлю мимолётный тревожный взгляд Линды и за каким-то хером выдаю то, что лучше бы оставил при себе: – Я заметил. Неловко было уточнять.

– Мило, – кривляется Лиля. В следующую секунду замирает, чертыхается себе под нос, скидывает балетки и бодро несётся в сторону уборной.

– Ну ты… – выдувает Эмир злобно, слегка подкидывая на руке сына.

– Сорян, – оправдываюсь наитупейшим образом и тут же иду в атаку: – Мог бы и поделиться, друг! Семь месяцев! Серьёзно?

– Восьмой пошёл, – подтверждает кивком и совершает ответный выпад: – Тебе было не до этого, друг.

Бросаюсь взглядом к Линде, та старательно делает вид, что ничего не слышала, но дочь из моих рук буквально выдирает.

– Приветики… – мурлычет, подкатывая к Марку и старательно раздвигая губы в улыбке. – Познакомимся?

– За что?! – вопрошаю одними губами за её спиной.

– Пошёл на хуй, – в той же манере парирует оскорблённый за жену Эмирчик и добавляет преувеличенно громко: – Лилия прекрасна!

– Перестремался, что уведут? – ехидничаю с паршивой ухмылкой, сообразив, что она возвращается. – Поэтому наряжаешь в безразмерные шмотки?

– Была б моя воля, Павел…

– Я взрослая девочка и сама выбираю себе наряд, – толкает мне в спину обиженная Лилька.

Разворачиваюсь, наклоняюсь к её уху и выдыхаю хриплым приглушённым баритоном:

– Ну и дура, – распрямляюсь, отмечаю, как она одной рукой разгоняет мурашки на другой, нахально подмигиваю и продолжаю выколупывать себя из глубокой задницы: – Дай пузо потискать…

Тяну к её животу лапы и тут же по ним получаю.

– Иди в топку, Куманов, – ерепенится, пряча улыбку.

– Ну дай… – тяну с уже ненаигранной хрипотцой, продолжая движение рук к намеченной цели. Сам толком не понимаю, откуда в груди это волнение, но желание прикоснуться к новой жизни на столько острое, на столько яркое, что ладони зудят от превкушения.