Твоя капля крови
Шрифт:
– Простите.
Старый Белта устало подпер голову рукой. В бледном предполуденном свете, проникавшем в кабинет, он казался старше обычного.
Стефан сказал все-таки:
– Вы же понимаете, почему я спросил об этом. У Марека наверняка уже есть дети, а со временем появятся и те, о которых он будет знать…
– Марек… – начал отец и прервался, и в этой паузе Стефан отчетливо услышал «не жилец». – Ты мой первенец, Стефан. Я не понимаю, зачем здесь вообще разговоры
Старый Белта открыл выставленную на стол шкатулку с
– Здесь все бумаги. Я хочу, чтоб ты посмотрел их вместе с Кордой.
Стефан удивился: вроде у отца были собственные стряпчие.
– Некоторые дела лучше доверять тем, кто здесь не задержится.
– Вы желаете, чтоб я решил, стоит ли тратить деньги на корабли?
Отец не показался удивленным.
– Вам и так пришлось слишком много решать за нас. Но ты имеешь право сказать «нет».
Взгляд черных отцовских глаз был таким же четким и неумолимым, как и прежде.
– Я понимаю.
Прежде Стефан обрадовался бы, узнав, что отец на последние деньги решил помогать восстанию.
Отрадно сознавать, что люди все-таки взрослеют.
«Он умирает, – подумал Стефан. – Умирает и потому решил раздать последние долги. Мне, Мареку, Бялой Гуре. Так зовут родственников к сундуку с семейными реликвиями – доставить каждому последнюю радость, чтоб поминали покойного добрым словом».
Стефан передернул плечами от холодной, пронизывающей жути – той, что заставляла его ребенком вскакивать среди ночи, сознавая беспомощно, что его близкие смертны.
Его обида на отца, невысказанная вина – все опиралось на сознание, что отец вечен.
А теперь – после писем – и обид нет, только новая вина и глухая благодарность, ноющая, как старая рана. И как ее высказать?
– Завтра поедешь осматривать имение. – Отец замолчал, погружаясь обратно в угрюмое одиночество. Следовало уйти. Он и пошел, но на пороге запнулся – будто был он колдовской чертой, перейди ее – и возврата не будет, и ничего уже не скажешь.
Ты мой первенец…
– Я… – сказал Стефан звенящим голосом. – Я же… Вы же…
– Ну? – потребовал князь. – Вот и посылай сыновей в Остланд, они у тебя вовсе говорить разучатся…
– Я не знал, – выговорил Стефан. – Отчего вы мне не сказали?
– Да что такое, Стефко?
– Я не знал, что вы отправили меня в Остланд, чтоб защитить. Я думал, что… – Он прикусил язык и не знал, как продолжать.
Отец понял сразу.
– Ольховский, – сказал он тяжело. – Ах ты ж брехло, прости Матерь…
– Пусть брехло. Я предпочитаю знать. Знать, что всю жизнь вы заботились обо мне и оберегали, вместо того чтобы…
Стефан схватил отцовскую руку и поцеловал.
– Ну, – голос старого Белты дрогнул. – Ну, Стефко…
Он сжал его руку двумя своими – теплыми, железно-крепкими, вот и говори о возрасте…
Стефан почувствовал себя совсем ребенком – ребенком, которому отец простил наконец постыдный, тянущий
– А то бы до похорон моих ждал, чтоб отцу руку поцеловать, а? – Отец улыбнулся. – Да… сам я дурак, сам, знаю, что тут скажешь. Хоть благодари теперь Ольховского, старый он бес…
Отец выпустил наконец руку Стефана, что было кстати – тот спешно вытер глаза манжетой.
– Почему вы ничего не говорили? – спросил он после нескольких минут тишины.
– Ты и так всегда знал больше, чем я бы хотел. У тебя была и без того достаточно беспокойная юность.
Стефану пришло в голову, что о «посвящении» князь не знает, как и о том, что ожидает сына, если тот не захочет инициироваться. Возможно, Войцеховский не писал ему об этом. Или пан Ольховский решил, что и старому князю беспокойство ни к чему.
За бумагами Стефан просидел едва не целый день, забыв об обеде. Лужица света на столе сперва пожелтела, потом порозовела. Снизу доносились голоса, но к нему никто не поднимался и не тревожил.
Теперь он понимал, почему Корда решил, будто дела у них идут неплохо. Незадолго до восстания отец заложил почти все свое имущество. Ничего удивительного в этом не было, у многих, кому родина оказалась дороже состояния, после разгрома дела обстояли так же – или еще хуже. А что князь Белта не заложил, то отобрали остландцы. Но здесь, в отцовских бумагах, перечислено было то, что в цесарских документах не упомянули: вовремя убранные с глаз картины, безделушки, привезенные из путешествий и ценные только тем, что было каждой из них не по одной сотне, а то и тысяче лет. Крохи от того, чем владели Белта до захвата Бялой Гуры. Но и они, если удастся вывезти их в Чезарию, могут принести немалый доход.
Только продавать их Стефан не станет и Мареку запретит. А у отца, пожалуй, не достанет сил. После этого остается только заложить фамилию…
Неизвестно, чего добивался отец, отправляя его осматривать земли. Может быть, исподволь просил наконец у старшего сына совета. Поехали ранним утром: Стефан да хмурый управляющий, сказавший, что пусть его застрелят, но молодого хозяина одного по лесам скакать он не пустит.
– На дорогах разбойники, мой князь. И не все отличат ваш костюм от остландского, если вы понимаете, о чем я.
Выехали рано. Слава Матери, день выдался пасмурным, облака надежно скрыли солнце, и лошади бодро трусили под мелким, но упорным дождем. Стефан и сам взбодрился, вдыхая запах влажной, готовой к посеву земли, поднимая голову к мокрому, просторному небу. Он испытывал простую и древнюю радость возвращения на свою землю. Управляющий все молчал. Кажется, он злился на Марека, а заодно и на его брата. Ядзя последние дни ходила как в воду опущенная – теперь только Стефан вполне понял это выражение: с девочки будто смыли все краски, и даже волосы висели сосульками, как у утопленницы.