Ты и Я - Сводные
Шрифт:
— Просто… не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня, — неуверенно тянет по слогам каждое слово Дашка.
— Царев, — вырастает возле нас классная. Косится недовольно, головой качает. — У меня от тебя уже уши устали гореть. — Начинает веселую песню наша школьная мама. Только ее нотаций для полной радости не хватало.
— Вы так вовремя, — возвожу глаза к потолку. Умеют же люди влезть в серьезный разговор.
— Илья! — злится Любовь Андреевна. Стоит себе с этой идеальной осанкой и высоко поднятым подбородком. Бесит иногда, хотя сейчас все
— Ой, давайте не будем, — отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи. Беру Дашку за руку и тяну за собой в кабинет.
— Царев, мне твое поведение уже вот где сидит. Все учителя жалуются. Тебе почти восемнадцать, когда за голову возьмешься?
— Любовь Андреевна, у меня нормальные оценки. Чем они недовольны? Подумаешь, пару шуток отвесил. Так наоборот, атмосферу разрядил.
— Это тебе не КВН, а уроки вообще-то! Мне отца в школу вызвать? — и снова здорОво. Любимая песня классной — вызывать старика на ковер. Он это, к слову, терпеть не может и потом обязательно начинает выедать мне мозг.
— Любовь Андреевна, — вмешивается вдруг Лисицына. Мы все еще продолжаем держаться за руки, и привлекать к себе максимальное количество внимания окружающих. — Илья на прошлом уроке ответил лучше всех. Пожалуйста, дайте ему шанс? Не надо родителей.
— Дарья, на тебя тоже жалуются. Вся школа только и говорит, что у нас молодожены завелись. Может мне и твою маму вызвать? — переводит стрелки классная.
— Так все, мы будем молчать. А то я этот совместный ад не выдержу, — дергаю резко Дашку и тяну к нашей парте. Любовь Андреевна еще что-то продолжает говорить, но в итоге успокаивается и уходит из класса.
Оставшиеся уроки мы почти не разговариваем. Или разговариваю только я. Благо Дыня иногда подсаживается с Левой. Болтают о всякой ерунде, пытаемся создавать видимость хорошего настроения.
Когда занятия заканчиваются, сообщаю пацанам, чтоб шли без меня. Если сейчас не вынюхаю причину неожиданной стены, между нами, с Дашкой, то потом вообще может быть поздно. Но как обычно планы имеют свойство рушиться.
Стоит нам только выйти за пределы школы, стоит только оказаться у дороги, как какой-то придурок на скорости пролетает и обрушивает на меня тонну грязи. Нет, конечно, не тонну, но приличную ее часть. Ругаюсь матом, посылаю все проклятия мира в его сторону и жалею, что в эту минуту не горел красный. А то иначе бы выволок из дорогой тачки и окунул лицом в лужу. Что за люди?!
Лисицына, правда, пытается меня успокоить. Салфетку вытаскивает, помогает протереть одежду. Тоже ругается, но не так яро, конечно. В итоге остаток пути я бурчу на водилу, а Даша лишь изредка кивает головой.
Дома сразу же иду в душ. Хочется смыть с себя недоразумение, а потом уже на чистое тело и трезвый ум все же поговорить с Лисицыной. Тем более в квартире никого, кроме нас. Не сбежит она от меня, да и сколько можно бегать.
Натягиваю майку, шорты и двигаю в сторону своей спальни. Прокручиваю в голове с чего начать разговор, как подойти, чтобы не получить очередное «все в порядке». Однако замираю в дверях, потому что немного… нет, нормально так удивляюсь увиденному.
Дашка стоит напротив шкафа. Возле ног ее валяются пару моих шмоток, а кое-что она держит в руках. Переводит на меня взгляд, изумленный такой, будто я застал ее с чем-то вопиюще ненормальным.
— А что ты делаешь? — все же прохожу вглубь комнаты, и усаживаюсь на кровать.
— Хотела… — мнется Лисицына. Глаза бегают в разные стороны, губы облизывает то и дело. Волнуется видимо. Что вообще с ней происходит. — Попросить у тебя худи. Ты ведь мою выкинул как-то, помнишь?
— А! Ну… окей. Бери любую. Уверен, тебе пойдет.
— Любую? — зачем-то повторяет Даша, опуская голову. Смотрит на вещи в руках, но явно ж не в них дело.
— Мне для тебя ничего не жалко.
— Тогда, — девчонка резко разворачивается, кладет кофты на пуфик. Затем достает из шкафа толстовку… и у меня сердце падает к пяткам. — Вот эту можно?
— Эту?
— Да, хочу именно эту, — заявляет уверенно Дашка. И впервые за столько часов, упирается в меня взглядом.
— Она… — теряюсь отчего-то. Чертова худи, которую надо было выкинуть еще тогда. — Она старая уже. Вон найковскую возьми. Я недавно ее купил.
— А мне эта нравится, — продолжает настаивать Лисицына.
— На ней пятно… было вроде. — Вру, потому что никаких пятен там нет. Я и не носил ее ни разу. Очередной пылесборник в шкафу. Иначе не назовешь.
— Ерунда, отстираю. — Напирает Дашка.
— Может Пуму? Она прикольная. Или знаешь, что…
— Илья! — прикрикивает Лисицына. — Я хочу эту. Или ее нельзя?
Молчу с минуту, может меньше. В голову совсем ничего не лезет. Отдал бы, не задумываясь эту чертову худи, да только будет странно, если Дашка придет в ней в школу.
— Ясно, — грустно и категорично произносит Лисицына. Отворачивается, поджимая губы.
— Что тебе ясно?
— Зачем ты со мной решил встречаться, Илья?
— А зачем люди встречаются? — поднимаюсь с кровати, подхожу к ней, тяну руки, чтобы обнять, но Даша делает шаг назад. Та самая стена, которая возникла еще в школе. И вот сейчас — опять она меня отталкивает.
— Ты все еще что-то чувствуешь к Наташе? — выливает ледяной порыв на мою голову Лисицына. Смотрит исподлобья, будто я совершил грех какой-то, будто я предал ее.
— Так… с этого места давай поподробней. Я не понимаю твоих намеков. С чего ты взяла, что я что-то чувствую к Романовой? Мне класть на нее с высокой колокольни. Сто лет она мне не упала.
— Врешь! — прикрикивает Даша. Чувствую, как адреналин начинает медленно проходить по венам. Сжимаю руки в кулаки, но глубокий вдох помогает. Хотя в мыслях бардак полный. Уже ничего не соображаю.
— Лисицына, ты либо говори в лоб, либо не говори вообще. Давай! Я слушаю. — Тоже повышаю голос. Весь день в молчанку играли, а оно вон оказывается, где сидело.